— Учителя, которых нанимает отец. — Мне хотелось сказать правду: что музыку я понял, встретив демона, а играть научился, увидев её, Стелли, но не смог этого произнести. Вместо этого я сказал: — Моя мать умерла.
— А ты помнишь её?
От вопроса я дёрнулся, как от пощёчины.
— Нет. Она умерла, как только я появился на свет. Наверное, не выдержала такого зрелища, как я. — И снова фраза вылетела невольно, я никогда не произносил её вслух, а вот мне в лицо кричали подобное много раз.
— Глупости, — сказала девочка, — каждый ребёнок для своей матери самый лучший.
— Тебе почём знать? — усомнился я, хоть и ощутил облегчение от её слов. Как бы я хотел в это поверить.
— Знаю, — заверила она меня, — когда-нибудь у меня тоже будут дети, и я буду любить их, несмотря ни на что.
Я недоверчиво хмыкнул.
— А ты уверен, что твоя мать умерла? Что она была человеком и умерла, а не являлась эльфом или гномом и не ушла, оставив тебя в мире людей? — Стелли заговорила с такой горячностью, что я удивился.
— С чего ты взяла?
— Может быть, с того, что я часто так думаю о своей маме, — призналась она торопливо.
— Твоя мать тоже умерла? — решился я на болезненный вопрос. Да, я открывал ей свои мысли, но и она не скупилась на правду.
— Я хотела бы верить, что она была вынуждена уйти в мир волшебных существ. И однажды вернётся ко мне. Знаешь, иногда эти мысли помогают мне не сойти с ума. Не сойти с ума окончательно, — добавила она, мгновение помолчав.
Почему же я сам никогда так не думал? Может быть, потому, что у меня не было повода не верить моему отцу? Да и земельный холмик на городском кладбище тоже не вызвал у меня подозрений. Вдруг мне захотелось, чтобы эта странная девочка оказалась права. Как же была притягательна эта сказка: моя мама — эльф или гном, и она ушла в мир волшебных существ, а я не урод какой-нибудь, а просто другой, просто не человек. Сказка была так хороша, что я потянулся к ней всем сердцем, но тут же одёрнул себя: такие мечты были опасны, они заманивали, как проклятые цветы на Болота, и губили неосторожных. Стелли было позволительно мечтать, она была красива и, судя по костюму, очень богата — таким многое прощается. Свихнувшийся же карлик вызвал бы не умиление, а ещё большее желание причинить ему боль.
— Это всё сказки, — сказал я угрюмо, — в них верят только глупые дети.
— Не хочешь — не верь!!! — Стелли в сердцах рубанула воздух рукой. Нечаянно она задела бабочку, которая упала к нашим ногам сорванным цветком.
Девочка опустилась перед ней на колени и заплакала, но было очевидно, что до слёз её довела вовсе не смерть бабочки, а мои жестокие слова. И тогда я решился сделать для Стелли маленькое чудо, чтобы загладить вину. Осторожно подняв бабочку, я легко коснулся её крылышек губами. Насекомое секунду не двигалось, а затем зашевелило усиками, поползло по моей руке и взлетело. Такие фокусы я умел проделывать с самого детства — правда, оживить никого крупнее синицы мне не удавалось. Да и отец строго-настрого запретил мне рассказывать об этом посторонним, а уж тем более демонстрировать на деле, иначе в колдуны запишут. А с колдунами в До́ллине не церемонились.