В пять минут девятого Том стучится в дверь. На двери – звезда, а под ней вереницей игральных карт выложены слова «М-р Мистериозо». Дядя Тома, Макс Мэйфлауэр, еще никогда не пропускал занавес. Более того, вся программа выверяется до полсекунды, подгоняется и бесконечно подстраивается под способности – и, все чаще, пределы – своей звезды. От такого неслыханного опоздания Большой Ал умолкает, а Омар испускает череду проклятий на варварском языке. Но обоим не хватает смелости потревожить человека, которого они зовут Мастером. Тома к двери пихает костюмерша мисс Цветущая Слива. Естественно, популярное мнение гласит, что китайская швея неведомого возраста тайно влюблена в Макса Мэйфлауэра. Естественно, она и впрямь тайно в него влюблена. Ходят даже слухи об этих двоих и о несколько туманном происхождении Тома Мэйфлауэра, однако тот, хотя и беззаветно, любит мисс Сливу, а также дядю, слухи эти полагает праздными сплетнями, каковыми они и являются. Мисс Слива тоже ни за что бы не посмела обеспокоить Мастера в гримерной перед выходом, но знает, что Том умеет постигать некие глубины и настроения мэтра, как никто. Сейчас она снова мягко толкает Тома в поясницу.
– Это Том, – говорит молодой человек, но ответа не получает. И тогда юноша допускает беспрецедентную вольность: без разрешения открывает дверь гримерки.
Дядя сидит за туалетным столиком. Тело его с годами стало жилистым и крепким, как стебель, что твердеет, увядая. Мускулистые ноги уже обтянуты темно-синей тканью костюма, однако торс гол и веснушчат, слегка сбрызнут темно-оранжевыми клочьями – единственным напоминанием о рыжей шерсти, что некогда его покрывала. Огненно-рыжая грива превратилась в седую щетину. Руки ужасно исчерчены венами, пальцы узловаты, как бамбук. И однако, до сего дня Том никогда не замечал в нем – ни в теле его, ни в голосе, ни в сердце – торжества старости. А теперь полуголый Макс Мэйфлауэр обвис, и лысая голова поблескивает в освещенном зеркале напоминанием о смерти.
– Как там зал? – спрашивает он.
– Только стоячие места остались. А ты не слышишь?
– Да, – говорит дядя. – Я слышу.
Нечто – какой-то усталый взвизг жалости к себе в тоне старика – раздражает Тома.
– Ты зря считаешь, что так и должно быть, – замечает юноша. – Я бы все на свете отдал, чтоб они так рукоплескали мне.
Старик садится прямее и глядит на Тома. Кивает. Тянется за темно-синей спортивной фуфайкой, натягивает ее через голову, затем надевает мягкие синие сапоги для акробатов, сработанные на заказ в Париже знаменитым цирковым костюмером Клэро.