В молодости еще Алексей Данилович, расчувствовавшись, предлагал Борису:
— Давай объявим День друга. Скажем, в сентябре. Будем в этот день вспоминать наши хождения. Или двинем в лес, у костерка посидим. Отдадим должное нашим путям-дорогам. Давай?
Борис смущенно потупил глаза, прикрыл козырьком бровей.
— Да брось… Что его объявлять? И так… — И замолчал прочно и густо.
— Твоя правда: и так, — вздохнул Алексей Данилович. — Увлекаться что-то я стал.
Но и великого молчальника Бориса настигало вдруг наваждение гласности, словно он копил, копил слова и наконец мог освободиться от них, исторгнуть, устроить если не пир, то пирушку гласности, вечер произнесения слов. Он приходил к Алексею Даниловичу и сообщал, хмурясь и каменея на табурете:
— Стихи накатал.
— Давай посмеши.
Борис, не слыша этого «посмеши», вставал посреди комнаты, подбоченивался, руку с тетрадкой заносил над головой и — начинал бухать, громыхать холодными, жестяными словами, взятыми то ли из многотиражки, то ли из брошюры по технике безопасности, то ли из молодежных журналов; Борис читал с выражением, то есть восклицал, вскрикивал, завывающе восторгался. В груди у него при этом стояло ровное, шмелиное гудение. Алексей Данилович наслаждался декламацией, кричал «браво», вытягивая шею, изображая внимание, со слезами сдерживаемого смеха кричал: «Дай обниму!» — пока Борис не осаживал его трезвым обиходным басом: «Хватит ломаться-то!»
— А тебе не хватит? Что за дурь на тебя накатывает? Ты пишешь: «И в ковше экскаватора подниму свое сердце», — как ты его в ковше разглядишь-то?
— Зато складно все.
— Да уж. Уши вянут. А мне больше своих железяк не посвящай. Лучше ударь гаечным ключом. И, главное, все врешь.
— Как это вру?!
— Когда мы с тобой пожар тушили?
— Зато могли.
— А из-подо льда когда я тебя вытаскивал?
— Никогда. Зато красиво. — Борис улыбался, и Алексея Даниловича ударяло: «Конечно, дурака валяет». — Это не мы с тобой, это другие хорошие люди.
— Всласть наврался?
— Теперь терпеть можно. — Борис хмыкал, скручивал тетрадь трубочкой, засовывал за батарею. — Скучно станет, почитай…
…Алексей Данилович отодвинул стакан:
— Ну ладно. Чай попил… Ты чего, как мышь на крупу?
— Нет. Нормально.
— За берлогой моей присматривай. Ключ у тебя есть.
— Леха, когда теперь увидимся?
— Не знаю. Не скоро.
— Я и так и сяк… Зачем все-таки идешь?
— Решил и решил. А скажешь, и вроде сам себе не веришь и сам над собой усмехаешься.
— Смотри.
— Боря. Ты и так все понимаешь. Видишь же, как душу сжало. В дороге, может, отпустит.
— Я тебе сапоги запасные приготовил.