Он из города ехать не хотел. Она его уломала, но в деревне он сразу дом продавать начал.
«Уедем на лесопункт», — сказал.
Шибко ей хотелось остаться в деревце. Чудилось ей, что словно их первый год тогда вернется. Спорили, и она выкрикнула:
«Знаю ведь я! По-старому, в начальниках ходить хочешь. А не выходит. Молодых, грамотных наросло».
Может, и лопала в больную точку. Арсеня насупился, ответил:
— Хоть и так. Да я от работы не бегаю, а куда хочу — туда поеду. Всего уж мне хватило.
И неизвестно к чему со злостью прибавил:
— Весила бы, как я, в плену — сорок кило…
Она подумала о том, что такой мужчина весил сорок кило — и отступилась. Он вообще теперь часто вспоминал вслух прошлое. Но только пьяный. Трезвый стал еще молчаливее, хотя и прежде был не болтлив.
А пьяный, да если случался собеседник, становился разговорчивым. Про войну говорил и про плен. Ужасая Татьяну, пускался в высокие материи и даже о политике рассуждал, чего раньше за ним не водилось.
Но в политике был не силен, и более поднаторевшие в этих делах и читавшие газеты собеседники его уличали. В качестве доказательства кивали они на стену его комнаты и говорили: «Смотри-ка, кого понавешал, текущего момента не соображаешь».
Негусто у Арсени было собеседников, но они были помоложе и, видимо, знали больше.
А на стене у него, на той, что прямо от входа из кухни, висели портреты, печатанные типографским способом: те, что сохранила жена от довоенных лет. Повесил он и несколько новых. И отвечал на укоры:
— Жалко те, что ли? Пусть висят. И вид в комнате лучше.
На той же стене отсчитывали время ходики, расположились фотографии дочки с зятем, а в углу, на стыке с другой стеной, поместила Татьяна икону, неизвестно почему Николая-угодника, помощника и заступника моряков и рыбаков.
Сильно любил Арсеня дочку, больше, чем раньше. Это радовало Татьяну. Но сердилась она, что балует он ее, часто шлет деньги. Дочка выучилась и жила в городе: зарабатывали они с мужем хорошо, можно бы обойтись без отцовских подарков. Однако Арсеня на упреки Татьяны отвечал одинаково:
— Полно, матка. Это нам всю жизнь ломить, а они уж пускай покрасуются.
И ломил. В сплавной считался хорошим работником. Безотказно шел, куда пошлют, тянулся за молодыми. Хвалили его. Дома тоже без дела не сидел, хозяйство вел, не отступался от огорода и скотины, хотя и тяжело стало. Татьяна, как могла, за ним тянулась. Когда чувствовала себя ничего, даже на подсобные работы на лесопункт ходила. Но в последнее время сильно сдавать начала и еле-еле дома управлялась.
Вот и поляна. Была она вытянутой, с бугром посредине, возникшей, как многие поляны в лесу, совсем по неизвестной причине. Окружило ее разнолесье, около одного из концов стояла старая ель, поблизости от нее заметан вокруг стожара стог, частично прикрытый сверху куском брезента.