Народ отказывался выходить на работу. Мока была страшно расстроена, а отец ее сказал хладнокровно:
— Этого следовало ожидать.
— Почему? — с удивлением спросила она.
— Люди не довольны руководством. Вернее, молодым Мадарасом.
— Не довольны? — поразилась Мока. — Почему?
— Я узнал об этом впервые недели две-три назад. Стало быть, недовольство возникло еще раньше. Кое-что я слышал… — И Ференц Мок злорадно усмехнулся.
— От кого вы слышали? — спросила девушка.
— От многих.
— Но все-таки от кого?
— Сначала от Лимпара…
И после некоторого колебания, поборов смутные угрызения совести, Ференц Мок рассказал об ужине у Макаи, умолчав о том, что ему предлагают стать председателем, он просто постеснялся дочери.
— Но, папа… — Пришедшая в негодование Мока с трудом подбирала слова. — Если вам так давно все известно, почему вы не приняли мер?
— А почему я должен был принять меры?
— Но это… ведь это… заговор. Сознательный саботаж.
— Почему? Разве люди не вправе быть недовольны руководством? Кто назначал председателя? Государство? Партия? Нет. Его выбрали члены кооператива. Точно так же они могут его сменить. В кооперативе полная демократия.
— Правильно. Но кооператив состоит не из двух кулаков.
— Они лишь выразили недовольство народа. Ты же видишь, не работают не только эти двое, а большинство.
— Потому что людей подстрекали. Потому что их натравливали на Дани.
— И надо было натравливать их на Мадараса.
— Как это понимать? — спросила Мока, пораженная словами отца.
— Меня ничуть не удивляет, что все недовольны Мадарасом. Я с самого начала им недоволен. Что тебя поражает? Ты тоже возмущалась, когда узнала, что он стал председателем.
Нежная кожа на лице девушки стала постепенно краснеть.
— Но он… он… с тех пор переменился.
У Ференца Мока вдруг зародилось подозрение.
— Уж не вскружил ли Мадарас тебе голову? — встревожился он.
— Да что вы? Разве можно, папа, вскружить мне голову? Но только я вижу… Весной он не соглашался обмерить снова приусадебные участки, а теперь сделал это.
— В том-то и беда, что он еще раз обмерил участки лишь для отвода глаз.
— Папа… ну, кулаки на него злятся. Разве это не доказывает, что он переменился?
— Нет. Это доказывает только, что он не устраивает ни их, ни нас. Он ни рыба ни мясо. А такие и господу богу не угодны. — Мок спохватился, что упомянул бога, и смущенно прибавил: — Старая истина.
— О нем нельзя сказать ни рыба ни мясо… Просто он на полпути, отошел от них и приближается к нам.
— Я уже видел однажды такого человека, который всю жизнь только и делал, что «приближался».
— Такого вы могли видеть лишь среди буржуев.