Вот так и никак иначе. Психическое отклонение. Болезнь, с которой просто нужно справиться, а на любое выздоровление необходимо время. Которого у меня, кажется, теперь полно…
Мне очень хотелось разозлиться, расшевелить себя, заставить ненавидеть или хотя бы презирать пирата, но как не получалось это на борту «Ветреницы», так не выходило и теперь. Мысли эти вызывали тупую ноющую боль в висках и в горле, доставляя при этом странное извращенное удовольствие. Как в детстве сдирание засохшей корочки с болячки на разбитой и не обработанной вовремя коленке.
Из авиона я выбралась самостоятельно, хотя отец поглядывал настороженно. Двинулась через посадочную площадку к лифту, не оглядываясь на летучую машинку, которая с солидным шмелиным гудением поднялась в воздух.
В просторную квартиру на шестнадцатом этаже я входила со смешанным чувством нежности, щемящей тоски и омерзения. Здесь все было по-прежнему, словно я отсутствовала не год, а всего несколько часов. Замок помнил меня и открылся, свет в прихожей — загорелся сам. Все было как всегда, и это казалось отвратительно неправильным: я-то изменилась…
— Ну что, Белка? Есть, спать, купаться или сразу разговоры разговаривать? — спросил отец, входя следом. В просторной прихожей сразу стало тесновато — высокий, широкий, громогласный майор Сергей Иванович Лесин, попадая в помещение, сразу как будто заполнял его целиком, подобно идеальному газу.
— Говорить, — вздохнула я и, скинув ботинки, поплелась на кухню. Там с ногами забилась в угол диванного уголка, обхватила руками колени, благо размеры сиденья позволяли. В доме майора Лесина вся мебель заставляла меня чувствовать себя героиней сказки про «Машу и медведей»: что поделать, братья унаследовали отцовские габариты, и мне приходилось подстраиваться.
Глянув на меня, отец опустился на табурет напротив. Один локоть положил на стол, второй рукой уперся в колено. Густые усы ожидающе встопорщились, словно у кота, взгляд — прямой, внимательный. Он не давил и не сердился, просто приготовился слушать и воспринимать важную информацию. Вот так вот, через стол, по-деловому. Это он в первый момент растерялся и даже, наверное, испугался, когда увидел меня, вот и позволил немного выпустить пар и залить слезами его серо-зеленую форму. А теперь — все, истерика кончилась, и разговор будет идти строгий, как с подчиненными. Он никогда не понимал моего стремления все время цепляться за него, маму, братьев — за руки, за одежду, лишь бы поближе, а еще лучше в обнимку.
В этом он весь. Они все. Готовы поддержать, дать опереться — но только тогда, когда действительно нет сил. А потом — будь добра собраться и доложить по форме.