К чему такие старания? Что должен был удерживать этот частокол?
Еще до начала раскопок в центре огороженного участка был виден массивный камень, выпиравший из земли примерно на четыре фута над иллюзорным «бордюром» и круто наклоненный вперед. Он был покрыт резьбой, уходившей под землю, через слои грунта, заполнявшие древний частокол, на глубину примерно девяти футов.
Стирлинг и его помощники два дня трудились для того, чтобы освободить от земли этот огромный камень. Это оказалась внушительная стела высотой четырнадцать футов, шириной семь футов и толщиной около трех футов. Резьба изображала встречу двух высоких людей, одетых в расшитые плащи и элегантные туфли с загнутыми носами. Из-за эрозии или намеренного обезображивания (довольно часто встречающегося на ольмекских монументах) лицо одной из фигур полностью отсутствовало. Другая осталась невредимой. Она настолько явно изображала мужчину европеоидного типа, с длинным прямым-носом и длинной бородой, что озадаченные археологи окрестили ее Дядей Сэмом.
Я медленно обошел вокруг двадцатитонной стелы, думая о том, что она пролежала в земле более 3000 лет. Лишь полвека, прошедшие после раскопок Стирлинга, ее снова освещало солнце. Какой будет ее участь? Будет ли она стоять здесь еще три тысячелетия как предмет благоговения и восхищения для будущих поколений или обстоятельства сложатся таким образом, что она снова будет захоронена и скрыта от людских глаз?
Возможно, не будет ни того, ни другого. Я вспомнил о древней календарной системе Центральной Америки, созданной ольмеками и усовершенствованной майя, их более известными преемниками. Согласно этой системе, у мира оставалось совсем немного времени, не говоря уже о трех тысячелетиях. Эпоха Пятого Солнца подходила к концу, и чудовищное землетрясение должно было уничтожить человечество за два дня до Рождества 2012 года.
Я снова обратился к стеле. Две вещи казались мне очевидными. Во-первых, изображенная сцена должна была иметь чрезвычайно важное значение для ольмеков — отсюда и размеры самой стелы и удивительный частокол из каменных колонн вокруг нее. Во-вторых, как и в случае с негроидными головами, не оставалось сомнений, что лицо бородатого европеоида было списано с живой модели. Подробность черт, характеризующих расовую принадлежность, исключала возможность вымысла со стороны скульптора.
То же самое относилось к двум другим европеоидным фигурам, которые я смог идентифицировать среди сохранившихся монументов из Ла-Венты. Одна из них была изображена на барельефе, вырезанном на почти круглой каменной плите диаметром около трех футов. Человек был одет в нечто напоминающее плотно облегающие гетры и имел англосаксонские черты лица с заостренной бородкой. На голове он носил забавную шапку, свисавшую набок. В левой руке он держал флаг или какое-то оружие; правая рука, прижатая к груди, казалась пустой. Тонкая талия была перехвачена вычурным широким поясом. Другая европеоидная фигура, на этот раз изображенная на одной из сторон узкого столба, тоже была бородатой и облаченной в сходный наряд.