«А выход? – Парнишка был тут как тут. Он оправился. Половины черепа у него недоставало, но держался пацан достойно. – Как станешь пробиваться отсюда?»
На это у меня созрел ответ. Вывести отсюда мог только друг.
Тросы, вернее их кровоточащие следы, привели меня к мальчишкам. Один валялся посреди коридора с дырой в черепе, куда мог поместиться мой кулак. Топор, немой виновник этой расщелины, лежал как раз между мной и троицей, дрожащей на полу.
Чутье заставило меня склониться над убитым. Изо рта дохлого парнишки торчал костяной шип. Зуб. Желтая прокуренная клавиша. Что он собирался с ним сделать? Спрятать? Проглотить? Его друзьям это явно не понравилось.
Я не сразу сообразил, за чем застал их.
Мальчики лакомились. Им было тесно, наверное, поэтому один из них лежал с проломленной головой. Встав на карачки, они лизали и обгладывали череп, выгрызали куски, рвали хрящи, дробили кости.
Я опоздал!
Один привстал и торжествующе завыл, руки с хрустом разломили череп пополам, пасть мальчишки нырнула туда, приветствуя, желая захлебнуться в мозге. Он лакал, как оголодавший пес, по уши зарывшийся в миску. Другой мотал башкой, точно маленький Змеесос, изо рта торчал чудовищный кусок мяса. Он так знакомо им шлепал. Язык!
Еще один присосался к коровьему глазу, захлюпал. Электрическая свеча в моей руке освещала сцену кусками, вырывая из мрака самые жуткие, максимально противоестественные сцены, точно брала на слабо.
Второй коровий глаз бесстрастно наблюдал за мной. Ждал.
Я добрел, волоча ноги, до топора, вцепился в него обеими руками и с трудом забросил на плечо.
– Эй! – крикнул я. Эхо издохло в этом же коридоре. Мальчишка, который сосал глаз, хлюпнул наиболее омерзительно. Я отпустил одну руку, нашарил за поясом и швырнул в него последний гвоздь. Промазал.
Они обернулись на меня, дрянные червивые люди.
Я…
Нечего тут рассказывать.
Они теперь всё.
Я задержался на миг, вот он – выход, следующий шаг вынесет меня под живое, человеческое небо, в котором не будет этой зверской обреченности, гнилой мистики, этого разлагающего кости безумия, но, может быть, именно мне стоит остаться, обернуться одним из червей, что скользят в глубинах дохлого левиафана, вырыть нору, заплести логово паутиной из человеческих отбросов, разбрасывать зубы кругом, заманивать мальчиков и девочек, остаться, превратиться, остаться, превратиться, забытьзабытьзабыть, но я переломил себя – прямо услышал, как в спине хрустнул хребет этой несложившейся судьбы – и вышагнул прочь, вывалился, вырвал себя, и со стропил души сорвался груз, рухнул на самое ее дно, пробил лед, которым успело сковать меня у корней, и я ампутировал все, что произошло со мной в бойнях, вычеркал это из себя.