Олеся скорее поправила волосы, сказала, оправдываясь:
– Это от света. У меня всегда так.
– Ясно, – откликнулся фотограф. Камера щелкнула еще несколько раз. – Ладно, заканчиваем. Немного передохнем, а потом пойдем на улицу. В парк хотя бы. Сейчас народу мало и освещение – то, что надо. – Стянул с шеи ремешок, покрутил головой и крикнул громко, рассчитывая, что будет услышан даже в самом дальнем помещении: – Надь, сделай кофе!
– Чай, – донеслось из глубины студии твердое, не принимающее возражений.
– Да хоть что, – легко согласился Паша, направляясь к арке, ведущей в другую комнату. – Лишь бы горло промочить.
Парк сверкал огнем и золотом осени, даже сочная зелень стриженой травы почти целиком исчезла под плотным ковром опавшей листвы.
Егор тащил Олесину школьную сумку. Когда уходила, родители еще были дома, и пришлось забрать ее с собой. А сам Воронов явился налегке, хотя и в форменном костюме. Сумел удрать с пустыми руками, не вызвав подозрений.
Народу и правда никого. Паша приглядел подходящий уголок парка.
– Без куртки не замерзнешь?
Олеся отрицательно мотнула головой. После студии, после яркого света ламп и свежезаваренного чая она до сих пор не остыла. Застегнула молнию просто по привычке, а иначе бы так и шла нараспашку. Лицо по-прежнему пылало, и ладони были горячими. Горяченными. Если взять в руки сосульку, она бы наверняка растаяла в один момент.
Куртку тоже сгрузили на Егора. Он сделал недовольное лицо, но не возразил.
И опять камера щелкала, фиксируя мимолетные мгновения, запоминая Олесю такой, какой она уже никогда больше не будет. Можно бесконечно повторять одно и то же движение, и все равно каждый раз оно будет другим и каждый новый миг будет другим. Только на фотографии он застынет, окажется неизменным. Олеся, идущая по дорожке, стоящая возле старой ивы, прислонившаяся к ее толстому стволу в крупных складках коры. Олеся с кленовым букетом, радостно подпрыгивающая, резко оглянувшаяся на неожиданный оклик, так что волосы взметнулись.
– А теперь посмотри на небо! – скомандовал Паша.
Олеся запрокинула голову, и тут, словно только того и поджидал, ветер пробежался по вершинам деревьев, срывая листья, и они закружились золотой вьюгой, посыпались на девушку, украдкой касаясь ее волос, плеч, рук.
– А-а-а! – восторженно выдохнул Паша, нажимая на кнопку спуска.
Один листочек спланировал прямо в ладони, и Олеся поймала его. Березовый – маленький, насыщенно-желтый, пергаментный, с аккуратно вырезанными зубчатыми краями.
В этом моменте было что-то особенное. Эффектный заключительный аккорд, после которого хочется тишины, чтобы услышать, как отголоски музыки, проникшей внутрь тебя, соединились с чувствами и мыслями. Паша выпустил аппарат из рук, тот качнулся на ремешке и замер, словно уставший человек, расслабленно откинувшийся на спинку кресла, прикрывший глаза. Точнее, один большой внимательный глаз, столько времени без устали подмигивавший Олесе.