— Бери «Настоящие», Ваня. — сказала Эльвира Явская. — Бога побойся.
Иван Честерфилдов разобиделся такому недоверию. Заголовокружился уехавший помпон.
— На настоящих не пишут, что они настоящие. — резонно заметил Честерфилдов.
— Так и стоит всего 30 рублей. — настаивала Эльвира.
Здесь благородный бомж несказанно возмутился:
— Что ж ты…Да как же ты…Вот я тебе…
Из запутанного тоннеля левого кармана пальто Честерфилдов выбрался через правый. На его ладони, этаком жестоковском подносе, лежал полиэтиленовый мешочек, битком набитый преданной анафеме всеми бензоколонками страны денежной мелочью.
— А? — воскликнул Честерфилдов. — Теперь что скажешь?
Эльвира машинально поправила ценники и устало растолковала.
— Ваня. Полчаса до закрытия. Дымовские — это 200 рублей. Олеську пожалей. Это сколько считать. А у нас лимит, Ваня. В 21.30 Огненная страсть по России. Я тебя прошу. Бери Настоящие. Как человека.
— Я бомж. — выгнул спину Честерфилдов и так распрямился, что еще больше ссутулился. Эльвира помассировала виски и согласилась.
— Хорошо. Как бомжа.
Толкнув себе под нос целую мюнхенскую речь (до Эльвиры доносилось недовольное бурчание), Честерфилдов схватил упаковку «Настоящих» и медленно побрел в сторону бакалейного отдела.
— Ваня! — окликнула его Эльвира. — Я тебя прошу.
— И я тебя. — горделиво уронил до края шапочки уехавший помпон Иван Честерфилдов. — Разве нет у меня дарованной мне по праву рождения и прямохождения возможности изъявить urbi et orbi et Тройкиной Капитолине свое желание ознакомиться с ценовой политикой в отделе марксистско-ленинской диалектики: алкоголя и безалкоголя. Узнать почем нынче мерзавчик Пшеничной на березовых бруньках, чтобы поставить задачу и знать, ради чего стоит жить целый завтрашний день?
После такого проникновенного и напыщенного спича оставалось либо раствориться в закате, либо уйти в отставку с поста начальника ЗемШара. Но Честерфилдов ушел в бакалею. Обогнул по нечистому краю мокрое пятно. Внутри пятна с лохматой шваброй в руках цепенела от происходящего Тройкина Капитолина. Маленькая, плотная, с глазками, носиком и алюминиевым ободком в стальных волосах.
— Вот алкашня непроходимая. — схватила самую суть Тройкина и добавила в сутулую безответную спину благородного бомжа, насколько хватило ее воображения:
— Алкаш!
Эвелина Явская промолчала. Вернее изломила сухие с торопливо наложенной помадой губы в теперь уже печатном, сорокинском слове. Внезапно, из близкого динамика, на Эльвиру рухнул с металлическим грохотом звук сирены. Эльвира вздрогнула, машинально отряхнулась и, вслед за Честерфилдовым, обойдя Тройкину по нечистому краю, потащилась в сторону кассы. В окрестностях кассы, среди презервативов, бритвенных станков, леденцов и шоколадных яиц, Эльвира была остановлена истеричным, беспредельно вздорным криком.