— Пешо, познакомьтесь. Это Траян, — говорит батя Апостол.
Он говорит, как всегда, тихо, только задыхается и потом прикрывает глаза. Мужчина на два сантиметра привстает со стула и подает руку:
— Веселинов.
Я понял, что это сын, как только вошел. Кладу пакет груш на белую тумбочку, присаживаюсь на белую деревянную табуретку. Сын неловко молчит, пошевеливает плечами и слегка морщится — в этой гримасе есть что-то от бати Апостола. И в глазах, ясных и голубых, сосредоточенных, с покрасневшими веками, как будто он не выспался.
— Я вас перебил, — встаю я, — подожду в коридоре.
— Оставайся, у нас секретов нет, — говорит батя Апостол и поднимает руку, чтобы меня остановить.
Сын, явно недовольный, вертит в руках шляпу. Я отхожу к окну и смотрю на улицу, в больничный сквер, где больные в халатах сидят с посетителями. По дорожкам снуют врачи и сестры в своих белых облачениях. Но мое внимание — в палате. Может быть, потому, что здесь сидит сын бати Апостола — сын, которого он не видел четыре года. Молчание давит мне плечи, они даже начинают болеть от тяжести. Все-таки надо было выйти.
— Вот такие дела, папа, — произносит сын. — Ты выздоравливай. В следующем месяце опять приеду, у меня теперь часто командировки в Софию.
— Когда приедешь?
— Думаю, в первых числах. Хотя собрать нас на одно совещание… Как встанешь на ноги, возьму тебя в Шумен, поживешь немножко в провинции.
— Ничего, — говорит батя Апостол, — ты обо мне не беспокойся.
— Приедешь к нам. Сейчас есть где тебя устроить, мы с Катей купили квартиру в новом доме.
— А, это хорошо. Поздравляю. Привет Кате. И малыша от меня поцелуй. Если приедешь, привези и его… А?
— Можно. Ни о чем не тревожься, лечись.
— Привези его, пускай на деда поглядит. Сколько ему уже?
— Я же тебе сказал, пять лет исполнилось. Страшный озорник. Здоров, рост выше нормы.
— Привези его, не забудешь?
— Ладно, ладно…
Стул под сыном скрипит, и я оборачиваюсь. Он уже встал и собирается уходить, но нагнулся к отцу и положил руку ему на лоб. В другой руке держит плащ и шляпу.
— Температуры нет, — говорит сын. — Поправишься.
— Ясное дело… Ты не беспокойся, я здоров, как бык. Так, говоришь, в первых числах?
— Да. До свидания, папа.
Какое-то время сын вертит в руках свою шляпу, словно колеблется, уйти ему или нет. Он высок, лицо у него смуглое, с румянцем на скулах, энергичное. Лицо человека, который много работает и здоров поесть. Плечи и шея у него, как у борца. Он еще раз сжимает руку бате Апостолу, бросает мне беглый взгляд, кивает и уходит.
Я сажусь на его место. Батя Апостол закрыл глаза, дышит тяжело. В груди у него хрипит и клокочет, как в испорченном насосе. На другой кровати, возле двери, протяжно охает больной и снова утихает. Я не вижу его лица, он повернулся к стене. Только пальцы руки, закинутой за спину, шевелятся и тоже замирают.