Я смотрю на часы — пять. Если в течение десяти минут Кирилл не придет, значит, что-то случилось. Каждый день в пять часов он здесь.
— Не понимаю, чего интересного ты находишь в этом кафе, — говорит Кореш. — Давай допьем и пойдем. Мать у меня что-то опять скисла.
— А что с ней?
— Почем я знаю? Под глазами мешки и ноги отекают. Завтра поведу к врачу.
Мы допиваем и собираемся уходить, когда является Кирилл. Не с Невяной, а с тем, с Даракчиевым, что с узенькой арабской бородкой. Кирилл причесан и элегантен, как всегда — белая рубашка, глаженые брюки, легкие бежевые туфли, а Даракчиев идет за ним следом растрепанный, в побелевших синих джинсах и красной блузе, и в его черных глазах сверкают смешинки. Не понимаю, что этих двоих связывает.
Они садятся за наш столик. Знакомлю Кореша с Даракчиевым. Кирилл вытягивает ноги, зевает и принимает вид человека, утомленного жизнью. Двадцатитрехлетний старик с белой гладкой кожей и темными бакенбардами, с глазами, которые, скучая, оценивают окружающих.
— Ты почему один? — спрашиваю я.
— Как один — отвечает вместо него Даракчиев. — А я что, никто?
— Я говорю про Невяну.
— Поссорились мы с Невяной, — говорит Кирилл.
— Редкое проявление интеллекта с его стороны, — отзывается Даракчиев, кроя усмешку в своих арабских усах. — Нет ничего глупее — всюду таскать за собой женщину… Кики, горю… Эта жара меня прикончит.
— Усек, — говорит Кирилл и машет официантке.
— Я же знаю, что ты интеллигентный человек. Платить никто не будет, — Кики угощает, — обращается Даракчиев к нам с Корешем. — По случаю своего вступления в фалангу бессмертных.
— Не болтай глупости, — говорит Кирилл.
— Кики, в наше время скромность — порок… Вчера вышли его стихи, — поясняет Даракчиев.
— Это хорошо, — говорю я. — Кирчо, поздравляю.
— Ладно, угощаю, — смеется Кирилл. — Что будете пить?
— Мы уже пили, угостишь в другой раз.
— И я не хочу, — говорит Кореш.
— А я хочу. Виноградной водки, евксиновградской, — заявляет Даракчиев. — Смена напитков — все равно что смена привязанностей. Освежает и будит новую жажду.
Кореш взглядывает на него с уважением; он впервые встречает такого человека. Но чувствует себя слегка неловко с той минуты, как узнал, что Кирилл — писатель.
Официантка приносит водку в большой рюмке, — она знает привычки Даракчиева. Он отпивает солидный глоток и ненадолго застывает в молчании и неподвижности, словно прислушивается к чему-то в самом себе.
— Тааак… Теперь можно и разговаривать. — Он снова отпивает. — Один большой ученый сказал, что алкоголь — лучшая пища для ума.
— Кто этот большой ученый? — усмехается Кирилл.