Постепенно вызванные родители разобрали детей по домам, только Яна сиротливо подпирала дерево на самом краю поляны, подальше от трупа. Никому из подростков еще не было шестнадцати, задерживать их не имели права, хоть на лице следователя и читалось такое желание. Шурку уже увезли в участок, и Яна осталась одна.
– В машину ее посади, изверг, – шепотом предложил Александр Семенович, проходя мимо Максима.
– Пусть мозги проветрит, – проворчал тот, бросив недовольный взгляд на дочь. Сердце невольно сжалось: Яна, видимо, замерзла, потому что натянула рукава куртки на ладони, обхватила себя за плечи и накинула на голову капюшон. Возможно, если бы она попыталась первой подойти к Максиму и извиниться, он отвез бы ее домой. В конце концов, его присутствие на поляне не обязательно. Но дочь изображала оскорбленную невинность и отворачивалась всякий раз, когда он смотрел в ее сторону. Как будто это у нее было право злиться. – Машина далеко осталась, в лесу еще темно, саму не отпущу.
Следователь покачал головой, выражая свое отношение к таким методам воспитания, но больше ничего не сказал. Выпороть ремнем по заднице, на его взгляд, было куда более действенным методом воспитания, чем эту самую задницу морозить.
* * *
Наконец к рассвету, когда труп увезли, а с осмотром поляны закончили, Максим велел Яне идти к машине, а сам пошел следом. Яна шагала впереди, по-прежнему кутаясь в куртку, ничего не говоря и не оборачиваясь. Остановилась только у машины в ожидании, когда отец подойдет ближе и откроет ее. Смотрела намеренно в сторону, словно это он в лесу резал себе руки, а не она.
Максим тоже молчал. Завел машину и медленно повел ее по Заболотной дороге в сторону города. Молчание Яны его задевало. На его взгляд, она должна была извиниться и начать разговор первой. Он в ее возрасте тоже порой совершал глупости, но всегда находил в себе силы признать ошибку, если уж она вскрывалась. Жизненный опыт и все скромные, как он теперь понимал, отцовские навыки утверждали, что ему не следует сильно ругаться на дочь. Она – подросток, все ее чувства и эмоции обострены гормонами, она видит мир только в черных и белых тонах, а потому следует как можно спокойнее обсудить с ней произошедшее, но злость глушила эти голоса. Хватит изображать из себя понимающего отца, ни к чему хорошему это в итоге не привело.
– Какого черта ты поперлась в лес ночью? – старательно контролируя голос, начал Максим, когда впереди уже показался просвет между деревьями. – Тебе что, адреналина в жизни не хватает? Я даю тебе мало свободы? Непременно понадобилось мне врать? Впечатлений мало?