Припудрила голые плечи вечерней пудрой с мелкими блестками. И в ажурных светлых босоножках на тонком каблуке вдумчиво повернулась перед большим зеркалом, осматривая успокоенную Ласочку в глубине стекла.
— Видишь? — подмигнула ей. Ресницы мягким веером легли на серый блестящий глаз, — не очкуй, красотка. Еще дадим жару.
В сумочке лежали несколько купюр, последние. Жить самой оказалось нынче ошарашивающе дорого, все бабки, что привезла от Беляша, когда науськала на него крутых из Южака, кончились буквально за месяц, а куда ушли, так и не поняла. Холодильник не починила, и Кошмарику нечего отдать. Скотина Кошмарик, когда штаны застегивал, себе еще коньяку налил, выхлебал через силу, и напомнил, что денег ждет.
Ушел, а она осталась, в кухне, натягивая измятые трусы, с мыслью — зачем же я тут задом вертела и стонала?
— Ненавижу, гад, сволочь, убью, — она подняла руку, фары медленно едущей машины ослепили глаза.
— Куда? — спросил из открытого окна пожилой голос.
— На Саманку, — улыбнулась невидимому водиле.
— Деньги есть? — немилостиво спросил тот, когда усаживалась вперед, взмахивая тонким подолом.
— Конечно, — пропела серебристым, чуть обиженным голоском, мысленно обматерив пожилого карпаля.
— Ладно, — тот двинул машину, гмыкая, оттаяв, рассказывал под мурлыканье магнитофона:
— Черти что творится щас, в городе. Я ж по ночам карпалю, чтоб в дом какую копейку привезти. Двое детей, а? Жрем тока вот с моей ночной зарплатки, я на складе работаю, там уже полгода не плотют. А вчера садится, фифа такая. Ну, я не тебя, ты ж уже взрослая дама. А та — ссыкушка, лет, наверное, семнадцать. «Взрослая дама» — похоронно гудело в голове Ласочки. Она кивала, сочувственно улыбаясь и укладывая сумочку на коленках.
— Пищит, мне на Шестева, значит аж на саму окраину. Я и повез. А там пустырь между домов, так она мне — остановитесь. Ну, встал, может, пописять решила в кустики. А она — юбку сымает. Пищит, денег нету, дядя. Тьфу. У меня дома жена, детей двое, я еду и щитаю, вот два кило картошки наездил, и на бензин, а вот Анечке шоколадку… И тут значит, заместо картошки она мне раздевается! Ласочка сочувственно ахнула, качая головой. Ободренный водила продолжил:
— Я говорю, а ну натягувай взад свои бебехи! Иди с машины, чтоб глаза мои не видали! Так она мне, знаешь что? Та вы довезите, а то ж меня тут снасилуют, на пустыре. Тока вот юбку снимала и боится, что снасилуют. А вон, смотри, стоит. Фары мазнули по стройному силуэту с модно разлохмаченной головой.
— Это она?
— Не. Такая же. Кататься любит. Наши, что помоложе, они ее иногда возят. Черт зна шо. За то, что на переди посидит полночи, музычку послушает, пока Васька или Санек мотаются с пассажирами, она потом штаны сымает. Моей Аньке на три года меньше всего, если по виду-то.