— Все равно умирать! — звонко сказала она пустой и тихой комнате.
И улыбнулась. Это был ее голос. Там во сне. Все. Равно. Умирать. Да!
Димон вернулся, прижимая к животу банку, закрытую полиэтиленовой крышкой. Поставил на табурет у кровати, открыл, выпустив из банки сивушный дух. Вытащил из кармана смятую пачку.
— Вот, Ватра. Тут еще несколько.
— Пойдет, — Ласочка деловито наклоняла банку над немытой кружкой, коричневой от чая.
— Сало, — стесненно сказал Димон, ставя на табурет блюдце с белыми полосками, — я не знаю, ты будешь, просто там, в холодильнике, ну, там такое, что готовить. Колбасы в-общем, нету. Кончилась.
— Не ссо, — Ласочка подняла кружку, салютуя, поднесла к губам.
Хлебнула, задерживая дыхание. Схватила полоску сала и, прожевывая, отдышалась.
— Не ссо, Димончик. Все я ем и все пью. «Все равно умирать» с готовностью прошептал в голове тихий голосок. И она кивнула ему, снова отхлебнув из кружки. Схватила из руки Димона стакан с водой, запила и снова улеглась на подушку, держа в руке незажженную ватрину.
— Ох, как хорошоооо! Подкури-ка мне. Он встал на постель коленями, протягивая зажигалку. И Ласочка, затянувшись, обняла теплую шею, свалила мальчика к себе на колени лицом.
— Сейчас, маленький. Сейчас Олеся покурит и оттрахает тебя, как никто и никогда. Всю жизнь тебе, хлопчик, испорчу. Все бабы после меня будут тебе как… как… да как тряпки пыльные. Хочешь так? А, Димчик?
— Да, — мрачно ответил Димон, щекоча ее бедро губами, — хочу.
— Вот и славно! Потянулась над худой спиной, сминая в блюдце сигарету. Легла грудью на его лопатки, волосы свесились, закрывая мальчику лицо и плечи. Белые на черном.
— Снимай свои дурацкие штаны.
— Ты… ты не кричи только… а то мать…
— Чихала я на твою мамашу! «Все равно умирать»…
На следующий день к вечеру Ласочка, внимательно слушая Димона, досадливо морщилась, отводя мешающие белые пряди, да надоели как эти патлы!
— Вот тут рычажок, его отведешь, чтоб щелкнул. Поняла? И сразу поставь. Десять минут, значит. Десять. Рядом не толкись. Сразу уходи.
— Отлично! Вот спасибо тебе, маленький. Дождалась, когда мальчик упакует увесистую бутылку коричневого пластика, и, прижимаясь к нему, поцеловала в губы, долго-долго, веселясь внутри неожиданной полной свободе. Отрываясь от губ, взъерошила черные волосы:
— Пойду. Пока-пока!
— Подожди! Лесь… ты придешь еще? Или сейчас, останься, а? Мать в ночную ушла. Без очков темные глаза смотрели напряженно, ища ее взгляд. Ласочка ласково рассмеялась.
— Тебе завтра в школу.
— Та…
— Я тебе позвоню. Она быстро вышла, простучали по плиткам каблуки, хлопнула калитка. Димон сел на разворошенную постель, проводя рукой по теплой подушке. Сказал тоскливо в пустой душный воздух, заполненный сигаретным дымом, запахами тел и домашнего самогона: