— Тебе сейчас рассказать? Она отклеила лицо от его свитера и оба одновременно повернули головы, к маленькому дому с Ласочкой-Олесей внутри.
— А ничего не было?
— Нет.
— Потом расскажешь.
— Да, моя Вероника.
За длинным ужином Ника все рассказала, а Ласочка ела молча и аккуратно, изредка взглядывая то на Фотия, то на нее — слегка удивленно, то на молчаливого Пашку, — тот не поехал в поселок, остался, перенеся дела на завтрашний день. Убрав со стола, посидели еще, Фотий задавал вопросы, постукивая пальцами по скатерти, Пашка на маленькой скамеечке притулился у печки, шерудя в углях кочергой.
Ника сперва хотела сесть рядом с Фотием, подвинув к нему стул, но увидела иронический быстрый взгляд Ласочки и разозлясь на всех и на себя в первую очередь, осталась у другой стороны стола. И только гостья безмятежно валялась на диване, согнув коленки и рассматривая абажур в ситцевых цветочках. Наскучив вопросами, встала и сказала Нике:
— Пойдем, перекурим. Ника покорно пошла, клянясь себе, что никаких вопросов задавать не будет. На крыльце, под низким и черным звездным небом Ласочка, затягиваясь сигаретой, сказала ей:
— Не дергайся. Ничего не было. Ну, пару раз на пляже потрепались, в Низовом, да в баре он мне коктейль покупал.
— Когда? — глухо спросила Ника, следя, чтоб сигарета не дергалась в дрожащих пальцах.
— А я помню. Когда? Ну, летом. В июле кажется. Я тогда с Токаем поругалась. Приехала одна, скучала. А тут смотрю, та-акой седой мачо, весь в мускулах. Думала закадрить. Она выжидательно замолчала. Ника упорно молчала тоже, в красных кругах перед глазами плыли картинки яркого лета, бар под камышовыми зонтиками, раздетая Ласочка, восхищенный взгляд Фотия. Высокие стаканы с цветной веселящей смесью.
— Не боись, он мне тогда нафиг не сдался, раскрутила на выпивку и ушла с Беляшом. Ну? Успокоилась? «А если б сдался, то…» гудели в голове язвительной медью слова, подписями к воображаемым картинкам. Ника зажмурилась, чтоб стало больно векам. Кашлянула, боясь говорить, вдруг голос пискнет и сорвется.
— И, вообще, ты мне нравишься больше, чем эти твои тарзаны, — великодушно закончила Ласочка, — пойдем, я замерзла. Ну? Никиша, ну? Она внезапно оказалась совсем рядом, прижалась щекой к Никиному лицу, обхватила руками ее плечи, притискивая грудь к своей. И отстранила закаменевшую Нику сама, тихонько смеясь.
— Представляю, как вы с ним. Наверное, сла-а-адко, а?
Ночью Ника не дала Фотию ничего рассказать, любила его так отчаянно, падая в такую темную бездну, что он сжимал губы, одновременно кладя жесткую ладонь ей на раскрытый рот. Отдергивал, наваливаясь, а она, не отводя глаз от еле видного лица, думала огромными буквами, стараясь успокоить себя — ЛА-СОЧ-КА. И снова кидала горячее тело навстречу, вклещиваясь ногами в его поясницу, шептала: