— Что не идешь отцу помогать? — звенящим голосом спросила. Тот, отскочив, опустил голову, ухо налилось багровой краской. И этот туда же, — Ника сунула ведро в угол, застегнула куртку и вышла. Спустилась с крыльца и пошла к воротам, не глядя на ангар, откуда доносился серебристый Ласочкин смех.
Никто не окликнул и не побежал следом, когда она, постояв секунду, отвернулась от спуска к пляжу и пошла над обрывом, выходя на широкую тропу, ведущую к дальним скалам. Море сверкало, и по серой синеве плыли медленные тени облаков.
Иногда сливались, затемняя воду, и солнце, прорываясь через дыры, зажигало на темном олове белые пятна. Степь, пегая и хмурая, какой всегда бывает она в мертвое предвесеннее время, пятналась мокрыми участками, но под тощими кустиками полыни светились остатки нестаявшего снежка, и у Ники от холода зачесались уши. Шапку опять забыла, подумала, накидывая капюшон и стягивая на шее шнурок, так что лоб весь скрылся под неровно собранной тканью. Шла быстро, иногда нагибалась, чтоб сорвать сухую веточку полыни и, растерев пальцами, поднести к холодному носу. Сладкий немного пыльный запах успокаивал, говоря о том, что в мире, кроме Ласочки, есть еще много всего. Есть эти великолепные пятна, что солнце кладет на воду, мерный шум волн внизу. Запах полыни и чабреца. Черточки черных птиц над травой и белых — над морем. Есть их с Фотием тайная бухта. Как хорошо, что она, болтая, не стала рассказывать Ласочке, где она находится и что для Ники значит. Впереди серые скалы, испятнанные желтыми кляксами лишайника, поднимались, будто море встало на дыбы, пытаясь забраться в степь, окаменело, и теперь вечно будет стекать обратно. И не сумеет. Не оглядываясь, Ника обошла высокий камень, вросший в степь, ступила на узкую тропку, что виляла между обломками древних скал. И через десять минут зигзагов и поворотов стала спускаться к тайной тропе. Задержалась на миг, надеясь услышать за спиной сердитые крики. Но ветер мирно гудел, кликали чайки обиженно и требовательно.
— Я ему верю, — сказала Ника вслух, и голос, метнувшись, убежал куда-то в изгибы камней, — меня там нет, но ничего не случится. На тропке лежал снежок, а под ним было мокро. Натянув перчатки, выкопанные из кармана, она почти съезжала, мысленно заклиная вселенную, ну пусть так и будет, пусть там ничего не случится. А если бы она осталась, то ходила бы следом, выставляя себя на посмешище, устроила бы Фотию скандал, а он бы не понял и обиделся.
Или еще хуже — понял бы. И это унизительно. Для обоих.
— Сейчас я тоже хороша, — шептала Ника, съезжая по сырой глине на корточках, — убежала, ах какая цаца. Спрыгнула с камня, хватаясь рукой за выступ.