— И глазами хлоп-хлоп… Ты чего один? Никакая не пришла за тобой ухаживать, да?
Пашка повернул ее к себе спиной и обнял, укладывая на плечо подбородок. Покачал, топчась.
— Ну-у… ага, не пришла. А мне самому лень.
— А со мной, значит, не лень?
— С тобой хорошо, — душевно признался Пашка, — с тобой можно просто так, ты не бегаешь, глазами хлоп-хлоп, ой, Пашечка, а ты мене любишь? Не ревнуешь. Не пугаешь, что отравишься. Так что, я тебя, Ленуся, приглашаю на танцы. Давай сегодня вдвоем, давай? И провожу. И поцелуемся.
— А вдруг я влюблюсь? В тебя, — развеселилась Ленка, — и стану так же, как они. Бегать и хлопать.
— Ой, да не дай же Боже, — испугался Пашка. Помолчал и спросил, — а ты правда, что ли, собралась?
— Неа, — легко ответила Ленка, — и не надейся.
Пашка приподнял ее, аккуратно поставил снова. Ткнулся губами в ухо.
— Ура! Я ж говорю, с тобой классно. Поехали, давай. Я даже трояк припас, на тачку. Барская такая поездочка, к самому клубу подрулим.
В разболтанной машине Ленка думала над словами Пашки Санича. Такой искренний Пашка, и этим ее постоянно обезоруживает. И правда, как хорошо, когда двое едут в машине, будут танцевать, друг с другом, и никакой у них нет любви, которая мешает, давит на сердце, ловит чужие взгляды, примеряя каждый — вдруг кто-то вклинится и заберет его, или — ее.
Пашка оглядывался на нее с переднего сиденья, блестел зубами, вертел стриженой головой — наслаждался поездкой.
И в темном прыгающем зале им тоже оказалось совсем неплохо. Пашка никуда не девался, танцевал только с ней, вместе выходили покурить под лестницу, вернее, он курил, рассказывая какие-то пустяки, а Ленка стояла рядом, смеялась этим пустякам и кивала. И ей казалось, что они где-то в другом месте, хотя вокруг то и дело мелькали знакомые лица. Валька Панчуха прошла, вместе с прекрасным Вовой Индейцем, оба покачивались, смеясь, и оглядывались, крича кому-то. Один раз Ленка замолчала и быстро ступила ближе к окну, в темный угол. У подножия широкой лестницы встали, о чем-то переговариваясь, Юра Бока с приятелями — Строган там был, как всегда лощеный, как полированный сервант, и Мерс топтался, стягивая с шеи бесконечный шарф и звеня на пальце ключами от своего жигуленка.
— Правильно, — сказал Пашка, заслоняя ее от света, — с ними не надо, Ленуся. Щас свалят и мы наверх, там Антонова крутят. О, любимая моя песня.
Они бежали по лестнице, Пашка крепко держал ее руку своей и от самого входа обнял, закачал в танце, тыкаясь теплыми губами к уху:
— Гляжусь в тебя как в зеркало… до… голово… кружения… чего ты ржешь?