В этом рейсе, когда раз с Андрюхой сидели, пожаловался на жену. Долго баял, в лицах изображал, выдохся весь. Замолчал, с неприятным удивлением не дождавшись сочувственных кивков и цыканья. А парень повертел стакан, поднял на него глаза — синие, что твой Есенин. Галина твоя, она не тебя пилила, Данилыч, сказал мягко. Она по судьбе убивалась, думаю так. Кинулась, а все сложилось не так, как, может, мечтала когда-то. Одно есть, а другого и нету.
А ей, значит, и рыбку съесть, и того на этого? — возмутился Деряба, одновременно понимая, да прав парень, конечно. Хотя сам Андрей тут же назад и сдал, кивнул, я, мол, невеликий психолог, ляпнул, что в башку взошло, прости, друг.
На том помирились и водку допили тогда.
Теперь Деряба немного скучал по мирным посиделкам в уюте середины рейса, когда позади дом и порт, и уже привыкши к дому-кораблю, а возвращение еще ого, как нескоро, нет нужды суетиться, решать чего. Но Андрея не трогал, понимая, тот не зря остался. Не с ребятами же бухать-то.
«Аякс» привычно качало, качался профиль Андрея над картой. И Деряба опять удивился усталому виду и теням под глазами. Ну работает, но все же пашут. Чего похудел, чего томится. Нужно к доку его уговорить. Хотя что сейчас док, совсем поплыл Эдик Теофилыч. Не просыхает. И рецепт у него один. Рука болит? Поссы на руку. Нога болит? Поссы на ногу. Шутит, значит. Деряба улыбнулся, вынимая из нагрудного кармана пачку сигарет. Дошутился, зашел раз в столовку, ох, говорит, голова болит, не могу. А из парней кто-то ему — поссы на голову, док.
— Андрюша. Может, ну ее, карту твою сейчас? Покурим?
— Ну ее… — Андрей пристально смотрел на очертания острова, моргнул, обвел глазами множество штрихов и линий, букв и слов на разных языках — современных и древних. И аккуратно свернул плоскость в длинный рулон. Перехватил бумажной лентой по центру. Улыбнулся посветлевшим лицом, что-то решив.
— Данилыч, а давай я тебе эту карту подарю. Заберешь в свою Николаевку. На память.
— Чего? Ты ее, считай, полгода делал, красу такую! Неужто из-за кляксы одной? — у Дерябы выпала из рук пачка. Он наклонился, с пыхтением шаря у ботинка, достал, выпрямился возмущенно.
— И я тебе скажу, вовсе не лишняя она тут. Он. Остров твой. К месту пришелся.
Андрей кивнул, подавая другу длинную трубку, тот принял, держа ее, как старый колдун в кино держит посох.
— В острове все и дело, Данилыч. Понимаешь, один он тут. Неправильно это как-то. Не понимаешь. Я сам не очень еще.
Он вытащил из шкафчика новый лист, взмахнул, накрывая бумагой всю столешницу. Прижал непослушные края металлической линейкой и книгой. Постоял задумчиво.