Давя ботинками хрупкий подтаявший снежок, шел к самому обрыву. Усмехался, вспоминая. Экзот. Ну, еще бы. Посреди зимы явился с коричневой рожей. Экзот. И дикарь. Полгода в морях, как разговаривать и то забыл, не то, что компанию поддержать да понимающе отнестись к интересам жены.
Ладно, подумал, возвращаясь снова в гущу старых деревьев, на нужную дорожку, пусть мотают, а после мы нормально поговорим. Про эту какую-то студию, про показательные. Ирке все это явно нравится, ну и пусть, это ведь хорошо, если его жена нашла свое место в жизни. У них новая жизнь, в новом городе, в новой квартире. Она имеет право, она такой же человек, как и ты, странник-синоптик, повернутый на облаках и направлении ветра.
Но что-то при каждом шаге укалывало в сердце, несильно. Вроде бы всему придумал нормальные объяснения, так чего же еще?
Поднимаясь в гудящем лифте, вдруг понял. Не увидел в новой квартире ни одного следа себя. Ни старых фотографий. Ни своих вещей, взятых им со стен и из столов родительского дома. Ни любимых уютных домашностей. Где его чашка, пузатая, с рыжим котом на боку? Где свадебный портрет, наконец?
Обо всем он спросил Ирину, когда лежали на той самой широкой тахте, в стенке мурлыкала тихая музыка, и жена, еще тяжело дыша, по своей привычке поднимала вверх напряженную ногу, вела ее к стене за головой, касаясь обоев пальцами. Потом меняла, вытягивая другую.
— Кружка? — переспросила удивленно, укладывая ноги прямо, и садясь, выгнула спину, простирая в стороны руки, — посмотри у левой лопатки, синяка нету? Вчера напахались, как черти. Кружка в кладовке. Ты в кухне был, там наборы. Я очередь стояла, прикинь, сейчас и — очередь! Стаканы, чашки, тарелки. Чтоб все подходило. Тебе понравится.
— Нет синяка. Мне нравится моя, Ириш. Я к ней привык.
— Достану я тебе твою кружку. Доволен? — Ирина упала сверху, прижалась, обхватывая его бедра коленями, стиснула, дожидаясь, чтоб охнул, выворачиваясь и причитая — какие сильные у моей девочки лапки, ну ты, сломаешь мужика сваво!
Но Андрей лежал молча, не принимая игру.
— Не в кружке дело. Ты, правда, не понимаешь?
Она села рядом, взбивая темные волосы на макушке.
— Нет, — сказала быстро, таким тоном, что ясно было — понимает конечно. И намерена биться за каждую мелочь.
— Я думал, домой еду. А приехал в какой-то универмаг. Супермаркет, мебельный отдел.
Он еще говорил что-то, пока не заметил, Ирина плачет. Сбился, притягивая ее к себе, ладонью вытирая мокрые глаза и нос.
— Ну, чего ты? Такая у меня сильная девочка, ого-го, и вдруг плачешь? Я привыкну. Извини, это, правда, с отвычки все.