Еще шаг. Ее спутник в зеркале почернел, обугливаясь и становясь плоским, как вырезанная из бумаги фигурка. А она…
Она стояла лежа. Вернее, за ней, вместо стены с развешанными зеркалами, отражалась огромная постель, полная изысканных вышитых подушек, накрытая покрывалом с изящными по вышивке птицами. Сама Ирка стояла за этим покрывалом, опустив слабые руки, смотрела на себя с тихим интересом, скользя большими глазами по лицу. Зелеными. Как… как та безделушка, найденная у Андрея, на тонкой серебристой цепочке. Такой же бледный тихий цвет. Как у листьев, что пытаются вырасти почти без солнца.
Почему оно не сползает, думала Ирка, сжимая пальцами руку Андрея (Артура?) и, вдруг опустив глаза, вздрогнула, отдергивая руку. Его рука, плоская и обугленная, сыпалась пеплом, пачкая ее кожу, подол мини-юбки, падая хлопьями на голое колено.
Она хотела закричать, но не стала, мучаясь брезгливостью, ужасом и одновременно нестерпимой жалостью к невозможности все изменить, вернуть. Ведь не соберешь обратно мельчайшие частицы пепла, не сделаешь из них утраченную руку, прилепляя обратно. К чему? К обугленной дотла бумаге?
Осторожно отступила, трусливо желая прикинуться, что он ей никто, она одна пришла сюда, в дурное и страшное, ужасно смешное место, полное собственных кривых отражений. И наткнулась на взгляд из зеркала.
Ее отражение, качнувшись, медленно вываливалось, куклой, непрочно вставленной в деревянную рамку. Упало, раскидывая по песку волны-складки вышитого покрывального шелка. Так близко, что бледно-золотые длинные волосы коснулись ноги в белой босоножке.
Ирка ахнула, отступая, держа на весу испачканную пеплом руку. Оглянулась, ища подсказки и помощи. Но отовсюду, из каждого зеркала, выходили, выползали, извиваясь, вываливались, раскидываясь по песку, отражения. Живые, объемные, настоящие. Ужасные тем, что каждое было похоже на нее, чем-то: глазами, линией плеч, деталью одежды, чертами лица. И все это спрятано в мешанине кривого, чудовищного, совершенно чужого и чуждого. Двигалось, переваливаясь, смотрело на нее и ее спутника, которого закручивал ветерок, вращая черные измятые плоскости.
Она хотела закричать. Кажется, уже кричала. Но одновременно остановилась, не стала бежать, присела на корточки, приподнимая с песка голову в длинных прядях волос, ужасно боясь, что та оторвется и останется у нее в руках. Обхватила худенькие плечи, прижимая к себе. И поднялась, пытаясь поставить слабое существо в невесомой пене кружев и кисеи. Такое слабое, что руки, опускаясь, казалось, стекали к песку, не справляясь с легчайшей своей тяжестью. Удлиняли пальцы, утончались, плывя жидким тестом.