— Мерси мирозданию, — Крис заворочалась, сбивая и снова натягивая простыню, зевнула сладко, — оно позаботилось. Подсуетило барду подарочек. И тебе. Правильно я поняла, все вышло, как надо?
— О, да! Я завтра расскажу. Сегодня в смысле. Утром. У них старт в девять утра.
— Уже недолго, — утешила ее подруга, — а сейчас, сколько там у нас сейчас?
— Полпятого. Светает. И птицы.
— Про птиц молчи. Хватит мне орла с крыльями. Давай спать, а то завтра, наверное, весь день за рулем.
В комнате снова стало слышно только гудение работающего кондиционера. Да за плотной шторой приоткрытого окна шум с дороги и сонное пение утренних птиц.
Шанелька вытянулась, прижимая простыню к груди и улыбаясь. Забыла совершенно всерьез. Впервые за шесть лет их напряженных истеричных отношений. И как сказала Крис, получила от мироздания подарок, будто специально оно выбирало его в магазине, выбрало, завернуло в блестящую бумагу и обвязало ленточкой с бантиком. Смотри, Нелька-Шанелька, разворачивай и смотри. Ты красива и желанна. Это с тобой, а не с юной Олечкой, занимался любовью на теплом песке, сбивая мягкое покрывало, прекрасный мужчина с сильными руками и горячим дыханием. Тебе поцеловал на прощание руку. Потом обнял за плечи (как там, в женских книжках — мягко привлек к широкой груди, убиться веником), и еще десять раз поцеловал в губы, не желая отпускать, так что она, смеясь, освободилась сама, сама и напомнила, рано вставать и ему надо выспаться, чтоб победить и вообще, не кунять за рулем. А он так славно засмеялся ее словечку «кунять». Поцеловал в волосы. И скрылся в темноте, уже зыбкой, тающей.
Она улетала в сон, совершенно усталая, и от этой усталости легкая, как пух одуванчика. Никогда не летала во снах, о чем всегда жалела, но засыпая, если сон был сильнее, чем она сама, именно летела, отрываясь от земли пальцами ног, поднимая руки и откидывая голову так, что волосы щекотали лопатки. А потом приходили сны, без полетов, но яркие и очень реальные. Их она пересказывала маленькому Тимке, на ходу делая сказками, волшебными и странными. А Тимка семенил рядом, где-то внизу, держался за руку крепко, чтоб не споткнуться, совсем увлеченный ее рассказом. И она украдкой смотрела на восторженное лицо и раскрытый рот.
Наверное, сегодня, успела подумать Шанелька, ей приснится сон, из которого не сделаешь детскую сказку. Это будет сказка только для нее. И может быть, для Димы, капитана Фуриозо.
Синяя штора не пускала в комнату солнце, но сбоку оно влезло, кинуло на линолеум горячую яркую полосу. Такую блестящую, что казалось, это свет шумит внешними звуками. Крики и смех, шум проезжающих машин, вопли торговцев мидиями и чебуреками, мегафон экскурсовода-зазывалы. И — бодрая музычка будильника под самым ухом.