— Чего надо-то? — голос был мужским и я повернулся, шаря глазами по виноградным просветам.
— Спросить хотел. У вашей дочки. Она тут недавно…
Тяпка упала, приминая ботву. Женщина в два шага оказалась у забора и навалилась на него, вцепляясь руками в планки.
— Саша!
— Оля, пойдем, да брось ты, Оля! Оленька, — мужчина отцеплял ее пальцы, один за другим, толкал, бережно уводя от забора, отворачивал от меня, а она отмахивалась, повертывала белое лицо в съехавшем на скулу платке.
— Извините, — сказал я вслед, — я не хотел. Она зашла просто, и я подумал…
— Саша! — крикнула женщина и заплакала, утыкая лицо в сгиб запястья.
Мужчина вернулся быстро, захлопнув двери в дом, откуда все еще слышался женский приглушенный плач. Распахнул калитку, ту самую, что блестела, открываясь недавно перед кудрявой девочкой в кедах.
— Слышь ты, уебок вонючий. Пшел отсюда, пока я тебя…
Я кивнул, разводя руками, и пошел, подгоняемый грязной руганью. Остановился за поворотом, где меня прятали буйные смородиновые кусты.
Из-за сетки-рабицы напротив разглядывала меня очередная косынка, на сей раз в крупные горохи.
— Не обращайте вниманиев, — утешила меня, становясь поудобнее, — а ну цыц, Мишка, черт шелудивый. На Эдика, я говорю, не обращайте. Вы, наверное ж, приежжий да? Комнату ищете? На лето? А к ним не надо, к Быстровым. У них нехорошо будет вам. Как ото без дочки осталися, так Ольга слегка и тово.
Коричневый палец отцепился от столбика, постучав по виску рядом с краем косынки.
— Так убивалась. Уж так убивалася. Бедная женчина.
— Дочка? — у меня внезапно сел голос, — она что, пропала?
— Зачем пропала? — обиделась тетка, поправляя косынку, — умерла, прими Господь ее душу, болела сильно, дома и умерла, даже в больницу не успели отвезть, когда приступ. А была такая девонька, щечки розовыи, глазки темные, как у Эдьки. Кудрявая. Столько уж лет, а Ольга тоскует, ровно оно вчера.
— Сколько? — у меня перед глазами мелькали и мелькали маленькие потертые кеды, — сколько лет?
— Да уж верно, семь. Или восемь? Ей было-то — шесть годков. Или семь? Сейчас вот было б четырнадцать, как раз вчера мы увспоминали, с соседками. Эдька дочку любил, так любил. Качелей в саду настроил, чтоб значит, не только Сашенька качалася. А и подружки ее.
— До свидания, — слушать воспоминания мне стало невмоготу. И думать о том, куда ушла девочка, уже ушедшая в прошлом, оставив в глиняной пыли смятый цветок — тоже.
Качели мне и приснились. Поскрипывая, раскачивались, мерно вылетая из черной листвы и уходя снова в месиво глянцевых листьев. Высвечивались яркие на фоне темноты коленки и локти, светлые неподвижные лица. По очереди. Девочка с косами, Саша с кудряшками, маленькое лицо Алиши под шапкой густых рыжеватых волос…