Старый Бехенци слушал рассказ сына, затаив дыхание, но при последних словах покраснел, как вареный рак, и выпрыгнул из кровати.
— Ах ты, выродок, ах ты, негодяй! — заорал он, бросаясь с кулаками на Кароя, который в испуге попятился к двери. — Да как ты смел продавать колокол, эту священную реликвию! В него звонили за упокой твоих предков! Нет! Ни за что на свете! Вон из моего дома, ублюдок! Видеть тебя больше не хочу, будь ты проклят!
Он поднял руки для проклятия, лицо его дышало аристократической надменностью, присущей всем баронам Бехенци.
Но тут в комнату вбежала охваченная ужасом тетушка Рожак и грудью встала на защиту Кароя, а он тем временем схватил со стены пальто, альпеншток, нахлобучил шляпу набекрень — и был таков. Выйдя из замка, он весело засвистал и направился прямиком в Недец, к графу Иштвану Понграцу.
К полудню гнев барона Пала Бехенци немного утих, и он позвал заплаканную тетушку Рожак:
— Ну чего хнычешь, старая карга? Лучше одевайся поскорее, натягивай сапоги и живо отправляйся в деревню Криванка. Передай тамошнему священнику, что я кланяюсь ему и что он хоть сегодня может присылать своих, людей за колоколом.
Старуха испуганно перекрестилась. — Господи боже мой! Но почему же тогда вы так осерчали на бедного барича?
Старый барон хитро улыбнулся:
— Да я и не сердился на него, тетушка Рожак. Это так просто, политика!
Конечно, барон Пал был прав. — Разве можно баловать ребенка и делить с ним шестьсот форинтов? Мир достаточно велик. Пусть идет и сам добывает себе деньги.
Между тем изгнанный из дому молодой барон Бехенци явился прямо к графу Понграцу. В своем поношенном ядовито-зеленом пальтишке, промокший до нитки и продрогший до костей, с покрасневшим носом и обмороженными ушами, он был похож на бродячего чернокнижника.
Граф Понграц с трудом узнал его.
— Э, да это, никак, молодой Бехенци! Ну чего ты хочешь от нас? (Он любил, говоря о себе, употреблять местоимение «мы», по старинному обычаю владетельных князей.)
Молодой барон был тонкий психолог и всегда умел приноровиться к собеседнику, он тотчас же принял картинную позу и произнес:
— О храбрый рыцарь, я прибыл к твоему двору, дабы найти здесь свое счастье.
Его слова ласкали слух графа, но все же он остановил барона:
— Тогда, мой дорогой, ты обращаешься не по адресу. Здесь обитает не счастье, но — честь.
— Именно потому я и принес сюда свой древний меч, — продолжал молодой барон с пафосом, — чтобы верно служить тебе.
— Древний меч? — захохотал Иштван, и смех его был страшен, так как напоминал хохот сумасшедшего. — Какой это меч! Это же дубинка, ха, ха, ха!