Стихи (Килпи) - страница 3

Но вообще-то тепло.
Наверное, будет грибная осень.
Папа, скоро начнутся вечерние новости,
и сауна протопилась.
Папа, приснись мне опять.
Я подам тебе хлеба, сыра,
и ягод,
принесу родниковой воды.
Папа, позволь мне еще что-нибудь сделать.
Так странно совсем ничего не чувствовать.

«Не надо думать, что жизнь коротка…»

Не надо думать, что жизнь коротка.
Подумай лучше: «Какой замечательный опыт».
Ведь самое важное — не продолжительность жизни,
а то, что ее вообще удалось прожить.
Что уж за эти годы происходило, дело второе.
Важно, что ты увидел начало ее и конец,
не сознавая толком, что происходит,
и что между началом и концом ты был,
ты что-то делал, опять же не понимая что.
А ведь до и после есть только небытие,
и жизнь, эта малость, просто его оттеняет.
Иногда небытие вскрывается, приходит в сознание.
От этого явления не надо ждать бесконечности.
Но ведь можно его испытать,
но ведь можно его прочесть,
ведь можно пропеть его и написать,
ведь можно нарисовать его и сыграть,
ведь можно его станцевать и заснять,
ведь можно изобразить его, выплакать,
прохохотать, осмеять, отлюбить,
а ведь это было так больно,
а ведь это так раздражало и злило,
и при мысли о расставании с этим так страшно,
так сиротливо и неприютно
и такая тоска.

«Лес — это радость…»

Лес — это радость.
Поэтому, дети, я оставляю вам утесы
и леса вокруг них.
С утесов видно Карелию,
и, глядя вдаль, за верхушки елей,
можно представить себе мамино детство
                  и детство ее родителей,
можно представить себе
                  даже детство ваших внучат.
Это дозволено,
               это разрешено,
                                 это возможно.
«Не насытится око зрением»,
а если насытится,
                        значит, так надо.
Там лесные угодья вашего деда,
                          берега вашей мамы
                                  и прибрежные тропки,
луга, где она пасла коров,
и родник, в котором сосед зарыл бутылки с соком,
и они переждали там всю Зимнюю войну,
и короткую мирную передышку, и вторую войну.
И когда он спустя три года,
                            летом сорок второго,
вернулся и погрузил в воду руку,
бутылки ответили радостным звоном, чистыми
                                                 голосами,
точно спрятанные в укрытии
                              терпеливые дети.
И сок в них остался свежим.

«Все, кого больше со мною нет…»

Все, кого больше со мною нет,
рады, что я вернулась домой.
Они окружают меня,
они кивают и улыбаются.
Они говорят, что скучали по мне,
дожидались меня;
они не хотят,
чтобы я уезжала оттуда,
где была при их жизни,
откуда ходила их проведать