— Своим поведением, вы только усугубляете свое положение. Вам ведь известно, каково находиться за решеткой. Вы ведь фильмы смотрите, книжки читаете…
Вот ехидна!
— Андрей, подожди, — стриженый подал мне стакан воды, хотя я, вроде, не просила. — Присядьте. Вам плохо? Не волнуйтесь. Все обойдется. Всякое бывает в жизни…
Ага, сейчас я должна броситься ему на грудь и облегчить душу чистосердечным признанием. А вот не дождетесь! Я сгорбилась на стуле, и сжала горячие виски ледяными руками. В голове мелькали картины тюремной жизни, одна страшнее другой. Потом я оделась, и меня куда-то повели. Последнее, что видела — растерянного соседа-алкаша Иваныча, который беззвучно шевелил губами. В будний день никого трезвее его и полубезумной старушки с нижнего этажа для роли понятых не нашли.
Привезли меня в какое-то отделение, посадили в пустую комнату, где я и сидела, не знаю уж, сколько времени, трясясь в ознобе. Наконец, меня вызвали, и все началось сначала. Очкарик меня запугивал, а стриженый утешал и успокаивал. Отвечала я односложно. Под конец мне стало уже все равно. Хотелось только лечь и закрыть глаза. Так, наверное, и получают чистосердечные признания. Я почти готова была признаться не только в убийстве своего начальника и краже денег, но и в организации всемирного массонского заговора. Но тут, видно рациональная сторона натуры пробилась сквозь озноб и усталость и я, вроде, очнулась. Это что ж получается? Я буду на нарах париться, убийца гулять на свободе, а бравые Жеглов и Шарапов поставят галочку о раскрытии преступления века и получат благодарность в приказе? Фигушки, я хоть и рыба, но плотоядная. Я вздохнула пару раз для храбрости и начала колоться.
По мере того, как я рассказывала, голос мой звучал все увереннее и мандраш потихоньку прошел. Как и ожидалось, в похищение они не поверили.
— Прямо чудеса рассказываете, — усмехнулся очкарик. — Вы, случайно, книжек не пишете?
— Не пишу, но садовый домик показать смогу. Найдите этого дядю Мишу, он подтвердит. Наверное. Хотя у него сын в полиции работает. Значит, гражданская сознательность должна присутствовать.
— Дядя Миша… — пробормотал очкарик. — Что, говорите, из ружья стрелял? — Он поднял на меня очумелые глаза и хлопнул себя по лбу. — Миронова, подождите за дверью.
В недоумении я пошла на выход и, закрывая за собой дверь, услышала: «Папа, как здоровье? В каком болоте, ты говоришь, берданку утопил?»
Я сидела на стуле, прислонясь спиной к холодной стене, и глупо хихикала. Полицейский, стороживший меня, косился, а потом отошел подальше. Понятно, решил, что сбрендила. Ничего, может, еще придется под психическую косить, пригодится. Под конец, я уже, согнувшись пополам, безудержно хохотала, представляя в красках разговор папы с сыночком. Смех напоминал рыдание, тут в дверях послышался шум, и в коридор ворвалась Вилька. Чисто фурия! Подлетев ко мне, она запричитала: «Что с тобой? Что они с тобой сделали? Я им сейчас всем устрою! Порву, как тузик тряпку!» Но, увидев, что я смеюсь, укоризненно сказала: