Не знаю, сколько я так просидела. В себя пришла, когда комната погрузилась в полумрак. И то — от требовательного стука в дверь.
— Сатрея!
Непроизвольно мои руки взметнулись вверх, зарылись пальцами в волосы, зажали уши. Я не хочу слышать его голос. Только не его.
— Сатрея, открой немедленно! Иначе, клянусь Великим, я выломаю эту дверь!
Я не пошевелилась. Сжалась, подтягивая колени к груди, и уперлась в них лбом. Вздрогнула от раздавшегося стука и сильнее прижала ладони к ушам.
— Когда на город опускается метель… И застилает белой пеленой… — тихо запела, стараясь своим голосом заглушить тот единственный, который одновременно хотела услышать и не желала слышать больше никогда.
— Сатрея!
Новый удар.
— В миру Двенадцати, где рабство для людей…
— Проклятье! Сатрея!
Еще удар.
— Откроется проход, но в сердце дверь закрой…
В следующий миг разделяющая нас преграда взорвалась, не выдержав натиска демонской силы. А затем меня грубо схватили за плечи и рывком вздернули на ноги.
— Какого низшего, Сатрея?! — прорычал Кеорсен, впиваясь в меня алым взглядом.
— Отпусти. — Я слабо дернулась.
— О нет, мышка, — протянул он, приближая свое лицо к моему. — Ты моя, не забыла? И я буду делать с тобой, что захочу.
Вновь ощутив себя игрушкой, я вспыхнула вмиг. Ушедшие было эмоции и чувства разом вернулись, подожгли меня и придали сил.
— Я не принадлежу тебе, демон, — выдохнула, прожигая его не менее взбешенным взглядом. — И никогда не стану твоей! Ни игрушкой, ни мышкой — никем!
— Что, — Кеорсен прищурился, — нашла себе нового покровителя?
— А даже если и так, что с того?
Его взгляд полыхнул с новой силой.
— Ты не сможешь быть ни с одним другим высшим! Ты — моя! И только моей ты останешься!
— Боюсь, твоя будущая жена не оценит подобного. Или, может, спросим у Верины лично?
— Кто рассказал тебе?
От низкого раскатистого голоса все внутри затрепетало. Только вот не от страха. Несмотря на принятое решение держаться от Кеорсена подальше, все во мне отзывалось на его слова и голос. Сама душа тянулась ему навстречу. И сознательно удерживать ее в клетке самоконтроля было невыносимо.
— Так кто? Маорелий?
— А тебя волнует только это? — Я горько усмехнулась и дернулась в новой попытке высвободиться. Не яростно, скорее устало. — Отпусти меня, высший.
— Никогда, Сати. И никому не отдам.
Руки демона сжимали меня сильно, но в то же время осторожно. Кеорсен будто чувствовал ту грань, за которой мог навредить мне, и, даже поглощенный яростью, не позволял себе ее переступить.
— Я больше не человек по вашим правилам. Теперь я не принадлежу тебе.