Он отнес ей обед и вернулся к скамейке под высоким деревом, где оставил меня. Больничный дворик был заполнен людьми и солнечным светом. Старый дуб давал немного прохладной тени, чтобы мы могли чувствовать себя комфортно, спрятавшись под его листвой.
Сняв через голову ремешок, я освободилась от сумки и положила ее перед собой. Старая скамеечка без спинки была обшарпанной и неуютной, но приняла меня как родную, не отвлекая от мыслей обо всем произошедшем за эти несколько дней. Оседлав ее как коня, я смотрела вдаль и старалась не забывать, как нужно дышать, чтобы продолжать жить. Мне было страшно, что однажды я проснусь и не вспомню Его черты. Забуду, как выглядят его лучистые глаза, приветливая улыбка, ямочка на левой щеке. Они просто растворятся в моем сознании и исчезнут навсегда.
Донских бросил свою папку, пакет с пирожками и оседлал скамейку, оказавшись лицом к лицу со мной. Рукава его пуловера были закатаны до локтя, в каждой руке белело по пластиковому стаканчику с кофе. Один из них он протянул мне. Было так больно смотреть в его глаза, хотя я изначально старалась быть с ним честной.
— Зачем ты соврал, что я твоя девушка? — с сожалением спросила я, принимая кофе из его рук.
— А я соврал? — рассмеялся он, приближая свои губы к моим.
Нас разделяло сантиметров тридцать. В моей памяти сразу всплыли подробности нашей прошлой встречи. По телу расплылся уже знакомый тягучий жар. При желании этот мужчина мог обладать любой женщиной, которую пожелает. Даже мной. Если бы я не встретила Тимофеева.
— Мы, кажется, обсуждали с тобой этот вопрос.
— Какой? — прикидываясь дураком, спросил Донских.
— Хороший секс — еще не повод заводить серьезные отношения.
— Ты хотела сказать, «отличный» секс?
— Отличный, — не смущаясь, подтвердила я. — Но зачем ты сказал, что я твоя девушка, если это не так?
— А кто мы тогда друг другу? — Он поставил кофе и достал пачку сигарет. — Я закурю?
— Кури, — я безразлично уставилась в сторону обшарпанных больничных окон.
— Я хотел приколоться, — усмехнулся Сергей, прикусывая сигарету зубами, — но не знал, что это может тебя огорчить.
Я повернулась к нему. Он нащупал в кармане брюк зажигалку, достал и, прикурив сигарету, глубоко затянулся. Табачное облачко покинуло его ноздри и смешалось с дымом, выпущенным изо рта.
Донских прятал свои эмоции, и лишь играющие желваки на его невозмутимом лице выдавали бессильную злость, душившую его мужское естество. Невозможно было оторвать глаз: он даже курил нестерпимо сексуально. Запах дыма, смешиваясь с его парфюмом, обволакивал, словно осыпая ласками, мою шею, губы, волосы.