— Ты представить не можешь, сколько боевых товарищей я потерял за месяцы боев. Эта чертова война как ластиком стирает людей из моего окружения, а я остаюсь.
— Да, война как Молох пожирает людей, — кивнул я. — Так было всегда. Но нынешние масштабы противостояния и потерь невиданные — счет уже на миллионы.
— Знаешь, кого быстрее всех выбивают в боях?
— Кого?
— Младших командиров и особистов… Бежать для армии — это самое страшное. Вынужденное отступление — это нормальный маневр. Но драпать — нет… А знаешь, какой последний рубеж, который не дает подразделению превратить отступление в драп?
— Какой?
— Оперативник особого отдела НКВД. Со своим ТТ, особыми полномочиями и беззаветной убежденностью чекиста. Мы — последний рубеж против трусости и предательства. И мы гибнем.
— Я понимаю.
— Ничего ты не понимаешь! За первые месяцы войны выбиты почти все профессиональные чекисты в войсках. Они дрались в окопах наравне с солдатами, выводили части из окружения, расстреливали паникеров и предателей. Держали фронт, как могли. А теперь их почти не осталось. И кто должен заступить на их место?
— Кто?
— Ты, учитель. Ты!
— В смысле?
— Мы мобилизуем всех, кто имел хотя бы косвенное отношение к чекистской работе. Короткое обучение — и на фронт, растудыть его через загибулину тройным переворотом! Ты ведь о фронте мечтал?
— Ты меня что, агитируешь?
— У нас тут не стачка, чтобы агитировать.
— Я просился в строевую часть. Пусть простым красноармейцем. Забыл я эти чекистские дела.
Действительно, радости особой перспектива не вызвала. Выявлять предателей — оно, конечно, важно. Но душа рвалась в бой — рвать на части немецкую нечисть.
— Э, брат, отвертеться не получится. Это партийным заданием называется. А партия лучше знает, где тебе надлежит быть. Все согласовано.
Мне оставалось только кивнуть.
Впереди меня ждали краткосрочные курсы особистов…
Когда зондеркоманда подкатила к большому селу, и Курган уже готов был размяться, неожиданно последовал приказ:
— Стоять!
Легковой армейский кюбельваген «Хорьх», полугусеничный бронетранспортер с крупнокалиберным пулеметом и грузовик специальной полицейской группы застыли, перекрыв грунтовую дорогу, ведущую в село. Вдали дымились трубы аккуратных белорусских хат — видать, богатый здесь был до войны колхоз.
Худощавый, похожий на борзую собаку унтерштурм-фюрер СД, трое здоровенных немецких солдат и переводчик пешком отправились в село.
Немцы в БТР тем временем расслабились. Зазвучала губная гармошка. Курган уже знал большинство мелодий, и от них у него ныли зубы. Все время немцы на отдыхе теребят этот свой проклятый народный инструмент. И ржут, как лошади, отпуская соленые шуточки по поводу и без такового. Но, надо сказать, службу знают. Пулеметчик в БТР вроде бы и не напряжен, но окрестности оглядывает зорко. Автоматчики на дороге тоже расположились правильно. Немцы есть немцы.