– Крошка моя! – говорит Берко, держа свой большой шолем на прежнем уровне.
После обыска трое юнцов сидят на диване, двое – в креслах, а один – на стуле, вытащенном из ниши в стене. В сидячем положении вид у них детский и растерянный. Недомерки, которых бросили. Они сидят с пылающими щеками, и все как один не сводят глаз с двери в комнату Литвака, будто ждут указаний. Дверь закрыта. Бина открывает ее, затем распахивает носком ботинка. Целых пять секунд она стоит, осматривая внутренность комнаты.
– Мейер. Берко.
На окне дребезжат жалюзи. Дверь в ванную нараспашку, в ванной темно. Альтер Литвак исчез. Они заглядывают в туалет. Заглядывают в душевую кабинку. Бина подходит к дребезжащей шторе и поднимает ее до конца. Раздвижная стеклянная дверь приоткрыта достаточно, чтобы пропустить непрошеного гостя или беглеца. Они выбираются на крышу и осматриваются. Обыскивают пространство за кондиционерами, за резервуаром с водой и под брезентом, прикрывающим гору складных стульев. Выглядывают за карниз. На парковке не видно силуэта Литвака, распластанного в лужицах машинного масла. Они возвращаются в пентхаус «Блэкпула».
Посреди раскладушки Литвака валяются ручка с блокнотом и покореженная латунная зажигалка «Зиппо». Ландсман берет блокнот, чтобы прочесть последнее послание, оставленное Литваком.
Я не убивал ее она была отличным парнем
– Они умыкнули его, – говорит Бина. – Суки. Его гадские дружки из американского спецназа.
Бина опрашивает тех, кто караулил у дверей гостиницы. Полицейские не заметили, чтобы кто-то выходил и вообще ничего необычного – никаких вояк в камуфляже, свесившихся на тросах из черных вертушек.
– Суки! – шипит она, на этот раз по-американски. – Библейские, мать их, выблядки, злоебучие янки.
– Фигасе, ну и словарь у вас, леди.
– Ага, вы бы того, полегче, притормозили бы, мэм.
Какие-то американцы в костюмах, их слишком много и они слишком скучены, чтобы Ландсман смог подсчитать их точное количество, человек, скажем, шесть, протиснулись в двери передней комнаты. Крупные, откормленные, рьяные. Один из них нацепил оливковый пыльник и извиняющуюся улыбочку под золотисто-белой шевелюрой. Ландсман с трудом узнает его без пингвиньего свитера.
– О’кей, а теперь, – произносит тот, кого, вероятно, зовут Кэшдоллар, – давайте-ка все по возможности возьмем себя в руки.
– ФБР, – предполагает Берко.
– Почти, – кивает Кэшдоллар.