Катя взобралась на курган, села и замерла, глядя на Котелино. Его не было видно, но там, где находился городок, лежала тень вполнеба, и эта тень тянулась бесконечно, сходилась с другими тенями, с дорогами, степью и небом, и была будто одно, все жило само по себе и в то же время было едино, и в середине этого одиноко висела луна и доверчиво глядела на Катю. Недалеко в степи кричал перепел: «Пьить да пьить! Пьить да пьить!» Значит, она не одна, значит, совсем рядом кричит еще одно живое существо, и в степи, под неверным светом луны, голос перепела казался удивительно чистым, человеческим. Чуть погодя заверещали кузнечики, нагоняя дремучие, загадочные мысли. А вот и подул ветерок, стало зябко, но ей не хотелось уходить. Она сидела и, закрыв глаза, слушала, как кричит перепел, как завораживающе играют кузнечики… Потом Катя встала, услышав шум, оглянулась и замерла. По ту сторону кургана зловеще дымилось небо, длинные языки багряными полосами ложились на полыхнувшую от них степь. Степь горела! Огонь торопился подобраться к кургану, а впереди огня, на кончиках пляшущих багровых языков, испуганно, оскалив пасти, что было сил пласталась в бешеном намете большая стая волков. Под багровым светом пасти волков, казалось, сочились кровью. Катя в ужасе застыла на месте, затем сорвалась и что было мочи бросилась с кургана. Что делать? До города далеко. Как спастись? Катя не чувствовала под ногами землю. Середина волчьей стаи стала отставать, а края, которые образовывали самые огромные длинные языки, словно кровяные мочала, мотались из стороны в сторону, наддали ходу, пытаясь замкнуть Катю в кольцо. Она молча опустилась на землю и протянула руки к небу, на котором стояла большая спокойная луна…
А волки все ближе и ближе, вот коснулись ее…
Катя проснулась, вся дрожа от пережитого во сне, от холода. Луна, побледнев, низко висела над землей, а на востоке уже заалели первые облака от всходившего, но еще невидимого солнца. Воздух посерел, задвигался, стали видны метелки ковыля, уже уловившие первые волны восточного света. И свежий ветерок дохнул над прохладной степью, выгоняя из низин и трав, из мелкого кустарника тени; дохнул — и зашевелились ковыль и кустарники. Катя заспешила домой, оглядываясь на зарю, стремительно развертывающую белый клубок яркого света, на ожившую степь, которая, несмотря на свое однообразие, зашевелилась, заблестела, задвигалась, очищаясь от теней, исходя легкими испарениями.
Утром Катя выгнала пастись овец, накормила кур и, посидев некоторое время перед сараем на солнышке, сготовила обед старику и ушла на работу. Было рано. Городок еще спал, но кое-где уж дымились трубы, да пропылили два молоковоза из соседних сел, видать, со вчерашним молоком. А так было тихо, тяжелый, мокрый воздух низко покоился над землей, исходя прохладой, от которой зябли ноги; на обочине и под заборами, в тени, стояла мокрая трава, роняя росу; багровая волна от огромного красного солнца медленно заливала городок, окрашивая крыши домов и сараев, заборы и воздух в розовый цвет.