— Маша, перестань, — уже сердито проговорила Серафима Петровна, вновь принимаясь за шитье. — Сергей Васильевич — приличный человек, и квартира у него отдельная… Ну не нравится он тебе, осталась бы с Вольским. Ей-богу, не угодишь на тебя… — Она остановилась, пораженная неожиданной мыслью. — Постой, сегодня в театр какой-то энкавэдист приходил. Уж не он ли тебя так накрутил?
— Он из МУРа, — ответила Маша, но по ее голосу нельзя было понять, что она думает об Опалине.
— Это еще что такое?
— Московский уголовный розыск.
— И что уголовному розыску делать в Большом театре?
— Он по делу приходил. Павлик Виноградов, из кордебалета… Пропал он.
— И что с Павликом? — рассеянно спросила Серафима Петровна, перекусывая нитку.
— Я же говорю: пропал. — Маша повернулась на спину и глядела теперь в потолок.
— Тебе что-то об этом известно? — на всякий случай осторожно осведомилась тетка.
— Ничего. Он мой телефон взял… — Маша вздохнула. — А я теперь думаю: может, зря его дала?
— Павлик взял телефон?
— Да какой Павлик, — вспылила Маша, — вы меня слушаете вообще?
В разговоре она то и дело переходила с «вы» на «ты», сама того не замечая.
— Ну вот, еще один поклонник, — удовлетворенно заметила тетка. — А ты все страдаешь.
— Конечно, страдаю, — без малейшего намека на иронию подтвердила Маша. — У меня нет ничего общего с людьми, которые меня окружают. От их разговоров, рассуждений, мыслей меня тошнит… И вообще от всего.
— Друзей тебе надо завести, — решительно объявила Серафима Петровна. — Ты же в театре работаешь… Не могут ведь все вокруг быть плохими!
— Могут, — уверенно ответила Маша, — еще как могут! Театр — скажете тоже! Насмотрелась я на них… Нужник с колоннами! Кто же в нужнике станет друзей заводить?..
— Ох, Маша, Маша! — вздохнула Серафима Петровна, качая головой. — И Сергей Васильевич тебе плохой, и Алексей Валерьевич… И театр — нужник…
— Ну простите меня за то, что я такая, — огрызнулась Маша, садясь на кровати и поправляя волосы. — Почему я должна радоваться этим объедкам жизни вместо полноценной жизни? Которой у меня нет и никогда не будет…
— А надо радоваться, — вполголоса заметила тетка, вертя пачку и укладывая ткань в пышные складки. — У других вообще никакой жизни нет, сама знаешь… В могилках лежат, и даже без креста. Ох, горе…
Она завздыхала, зашмыгала носом, но вскоре овладела собой и продолжила ловко нанизывать складки. Ткань трепетала и лилась меж ее пальцами.
— Да, — сказала Маша каким-то странным голосом. — Они уже отмучились. А я еще мучаюсь. Вот и вся разница.
Серафима Петровна промолчала.