Юра Яунзем. С ним у Ротмистрова–старшего были особые отношения: отец Юры был другом молодости Павла Алексеевича. Но о том знали немногие. Исаак Ашкенази. С ним Павел Алексеевич мог часами резаться в шахматы и одновременно выяснять подробности любого футбольного матча — «от Ромула до наших дней». Нравилась Ротмистрову–старшему прямолинейность Изи. «Нынче это товар редкий», — иногда повторял он.
Ротмистров–младший принимал реплики отца спокойно, улыбаясь: это выстрелы в него — человека дипломатичного и осторожного. Очень нравился Исаак еще и потому, что сходу лез потрогать модели, — мальчишка в нем еще не наигрался в военные игрушки. Ну, тут мы с Изькой оба не наигрались. Я из–за того, что не было у меня ни детства, ни игрушек. Поэтому часами держу в руках маленькие, ну совсем–совсем настоящие танки, которые, если их включить (они на батареях), даже не двигаясь еще, издают звуки настоящих танков. Ко мне у Павла Алексеевича тоже не совсем ординарное отношение: его заведующий кафедрой полковник Иосилевский — Аркаша — мне дядька по отцовской линии. Только знает о том один Ротмистров–старший. Сейчас я не помню: был ли Иосилевский среди той родни, что рванула от нас после арестов 1929–го? Но встретившись со мной у Ротмистровых 2 мая 1938 года, попыток сбежать, как Симон, он не сделал. И не раскрываясь перед гостями, меня расспросил с пристрастием, и сам мне очень многое прояснил. Только я раз и навсегда приказал себе — никакой видимой близости с теми, кто из–за знакомства со мной может хоть как–то пострадать. Поэтому стеной, выстроенной отношениями ко мне как к члену семьи «врагов народа» и детдомовцу кем–то в классе, я не был обижен. Наоборот — был доволен, что мне не нужно самому провоцировать отчуждение. Спасибо, большое спасибо товарищу Сталину за мою такую счастливую жизнь!.. Поэтому встречался я с Аркашей только у Ротмистрова, «под крышей»… Володи Жданова. Как–никак, был он, со своим непутевым братом Юркой, племянником высоченного партийного бугра, уже бывшего тогда и секретарем престижнейшего обкома ВКП(б), и секретарем ЦК, и членом Оргбюро ЦК, и кандидатом в члены Политбюро ЦК, а чуть позднее, с 1939–го — членом Политбюро.
Свыше грабежа!, как говаривали приблатнённые друзья по двору моего дома 43 по Новобасманной. А племянник его абы с кем не якшался! Так–то!.. Вот это вот представление, что племянники члена Политбюро знают, что делают, позволило Яунзему поучить младшего — Юрку — уму–разуму, а самому Володе Жданову отличить ото всех, в том числе от «чистых», еврейскую девочку–соученицу Дору Левину, и полюбить ее беззаветно… Человек серьезный, и, как оказалось, однолюб, он трепетно–нежно относился к ней. В мае 1941 предложил ей стать его женой. Война вмешалась и разрушила их планы. Володя погиб осенью, при отступлении под Псковом. И родители его настоя–ли после войны, чтобы Дора поселилась у них — это у родного–то брата сталинского жандарма и оберпалача. Мало того, Володины родители сделали все, чтобы Дора, тяжело заболевшая после известия о гибели жениха, встала на ноги, подготовилась, поступила и с отличием окончила юридический факультет университета. Они дожили до ее замужества с племянником Катукова и успели еще раз настоять на устройстве этой молодой семьи в их большой ленинградской квартире, куда они возвратились после отставки Сергея Александровича, и там жили вместе с ними и с внуком Володей… Такая вот пастораль…