Неплохая экспозиция составилась бы в «Музее боевой славы государства Российского», кабы Чамберсов домик сохрани–ли. Главное, если бы и сам Лев Кириллович — одноногий инвалид Первой мировой войны, вырванный у смерти мамой в ее Кременецком лазарете, — сохранился бы в истинном своем естестве российской славы: генерал–лейтенантом гвардии, кавалером и наследником Ивана Чамберса, Петрова соратника. А не в жалкой роли «укрывшегося от пролетарской власти» пианиста-аккомпаниатора «Третьего Интернационала» — киношки на Елоховской.
Судьба «немца» Шмидта была человечнее доли его «английского» друга.
Отец и все предки Александра Карловича были пекарямихлебниками — так назывались они в старой России. Булки и калачи у его деда покупали и Пушкины, квартировавшие тогда, по рождении сына Александра, в доме по Немецкой улице, рядом с пекарней Шмидтов. И не о дедушке ли Александра Карловича вспомнил Пушкин–поэт, когда рассказывал о начале дня в «Евгении Онегине»:
…Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке не раз
Уж отворял свой васистдас.
После смерти Пушкина дом, в котором он появился на свет, снесли — понадобилось место под дровяной сарай… В семидесятых годах двадцатого века советская — русская, естественно, — печать обрушилась на варваров, посмевших поднять руку на национальную гордость… — нет, не на свою, а на британскую!
На варваров–англичан, покусившихся на дом, в котором родился Шекспир! Темный человек, я так и не узнал, что построили на месте шекспировского дома. И построили ли что–нибудь?
Как, впрочем, — снесли ли его или нет? Или наши люди отстоя–ли эту святыню? У нас сарай построили. Он прожил до «замечательной даты» — 100–летия убийства Пушкина, отпразднованного у нас фейерверками и фестивалями и…юбилейной маркой… Сергей Александрович ПУШКИН… Что же, в памятном и славном 1937 году, с его «замечателиьными» массовыми событиями, только так и можно было отметить гибель великого русского поэта и гражданина…
Однако, как и следовало ожидать, англичан мы все же переплюнули. Готовясь отразить намечавшуюся вскоре англофранцузскую агрессию и готовя для этого у себя дома наших германских защитников — летчиков, танкистов и кого–то ещё, на месте исторического дровяного сарая построена была — в числе аналогичных типовых немецких 150–ти школ–лазаретов — и торжественно открыта средняя, имени Пушкина школа № 353, куда тетка Катерина меня и перевела из детдомовской 13–й школы.
Более четырех веков назад Шмидты обосновались в слободе, в переулочке, в 1702 году названном Аптекарским. Гуляя со мною, Александр Карлович не раз приводил меня в свой родовой дом. Только Шмидтов в нем уже давно не было. А жили старушки — баба Эльза и баба Амалия, мамы моей двоюродные тетки. Тревожу память их потому, что любил обоих. Потому еще, что сам чудом выжив, один только могу вспомнить об их существовании в Немецкой слободе, окруженной «великим и благородным» народом… «…вообще мерзавцем, и хорошим только тогда, когда начальник держит его в ежовых рукавицах…» Так–то видел свой народ адмирал–герой Николай Оттович Эссен. А уж он–то знал профессионально, с кем дело имел