Давний почитатель великого мастерства мамы моей, после поминок по ней в декабре 1954 года, зазвал меня заполночь к себе на Новослободскую. И видя теперь во мне (многожды пережившем и отсидевшем солидно) сообщника, показал, — по–рывшись в огромном домашнем архиве своём, — «хирую папочку». А в ней…сотни — со всего союза — тщательно сохранённых им факсимильных копий прошедших его столичную августейшую экспертизу тех самых эпикризов с протоколами… «… О Всех как один убиённых!»…
Много позже страшные свидетельства эти увидел я уже в головановском Икшинском собрании монстров.
Да что там «лишние товарищи». Если занятия, встречи, образ жизни тяжелобольного Ленина, наконец, жить ему еще или с него хватит, кремлевские эскулапы решали не в связи с потребностями его лечения, не по согласованию с его родными, людьми образованными, даже не с ним самим, пока еще что–то соображавшим, а с далёким от медицины Сталиным. Лично больному, мягко сказать, несимпатичным, и с семьей его тем более никакими сердечными узами не связанным.
Надо думать, чьё то «гениальное озарение», обнародованное в январе 1953 года, — «Дело врачей» — не с неба свалилось на осиротевшее сталинское чиновное окружение. И, — сквозь них, — на чиновных медиков. Происходившее тридцать с лишком лет за заборами САНУПРа и его филиалов по всей стране щедро — щедрее некуда — густо унавоживало почву под будущую «всенародную» оценку многосторонне–разнообразной деятельности закрытых лечебных заведений — от цековской «кремлевки» и ЦКУБУ до республиканских, обкомовских и даже райкомовских спецбольниц и спецпалат, где творилось одно и то же. Всего–то и потребовалось организаторам очередной чистки – «праведного гражданского гнева» по великому путанику Заславскому, чтобы кинуть в давно и с нетерпением ожидавшую светлого праздничка толпу советских граждан безотказную крысу «еврейского ритуального убийства»…
Тем не менее, Яков Гиляриевич оставался для меня только врачом. Ничто в моих глазах не могло уронить его. Тем более, заподозрить в непорядочности. Даже неприятие его теткой.
Происходящее «где–то там» бессильно было принизить в моем сознании имя врача. Доктор — это имя свято! В конце концов, создавая союз совестливых для спасения военных медиков, мама моя не хуже Володьки—Железнодорожника понимала: не все, не все они стоят ее крови, ее сил, ее времени, что она им отдает.
Понимала! Но не позволяла этому обстоятельству влиять на свои решения и дела. С чего бы мне отходить от ее принципов?
Я и не отходил. Хотя очень хорошо и давно знал от старого знакомого бабушки — и моего, с младенчества, — доктора Мирона Семеновича Вовси «о совершенно непонятной близости» Якова Гиляриевича с доктором Клименковым, одним из фигурантов трагедий Владимира Михайловича Бехтерева, Юленьки Корнфельд, Александра Яковлевича Маслюкова и Беллочки Уваровой, жизнь которых оборвалась по команде Калинина.