— Что ты мелешь?! — тоже кричала Берта Соломоновна. —
Что ты мелешь!.. Кто высасывает? Какое подростковое развитие?! О чем ты, Бен?! Что с тобой?!..
— Со мной — ничего! Ничего — со мной! Со мной — все в по–рядке! Я дохлым был! Вам этого не понять: дохлым я был! И меня поэтому не увезли в доноры. А других — не дохлых — еще и сегодня забирают ночами и увозят!.. Ладно. Ладно… Пес со мной… Это я… так… Но с «кульминацией подросткового развития» как же?..
— Какого? Подросткового?… Но… это еще никем всерьез не доказано. Нет! Нет, понимаешь, нет научного доказательства этому предположению! Нет!…
Она поняла! Она поняла, о чем я! Она все знает!..
— Нет научного доказательства?! Как же тогда нас пятнадцать лет отбирают, забирают и насовсем отправляют в… доноры? Без доказательств!
— Запомни раз и навсегда, если не хочешь насовсем исчезнуть, как твои эти дурацкие доноры, запомни: у нас никто никогда ничего не исследует на людях!.. Сперва… на людях. Тем более, на детях! Ты не видишь, не знаешь, как у нас берегут… оберегают детей? Не чувствуешь, как вас любят?!.. А исследования? Они у нас — только на животных! И только — в пределах закона! Запомни!..
— Значит… с животными у вас — по закону! А вот у нас — у пацанов и пацанок в детдоме — безо всяких научных доказательств, как в сказочке–были о Поросеночке и его Хозяюшке, которая любит его и бережет, — вот, как вы говорите… Она ему, розовенькому, бантик на шейку вяжет. Она ему молочко в блюдечко льет. Парное — как у его мамочки. Она гуляет с ним по зеленому лужку, с солнышком. Она цветочки собирает полевые, веночки ему плетет. Она в постельку его затаскивает, сладенького. И милует его. И целует, ненаглядного. Так растет он.
В любви. В холе. Растет. Растет. Глядь, и до кондиции дорастает. Она тогда во дворик его приводит. Конфетку на дорожку сует. Чмокает на прощание. Отворачивается, когда папаша ее наотмашь обухом врезает в поросячий лоб. Ушки себе зажимает, покуда посаженное на нож солнышко исходит визгом в белый свет, и кровью — в таз… А через часок, слюни роняя от удовольствия, поросячья подружка наворачивает за обе щеки томленую кровяную колбаску — любимое блюдо из любимого и оберегаемого. Вот так же, Берта Соломоновна, который уже год всесоюзный староста ваш жрет моих детдомовских товарищей — пацаночек и пацанов… И не их одних. Не он один. А стряпает варево это, получается, ваша знакомая… Как вам это — не знаю. А мне колбаска кровавая снится часто. А не сплю — она из глаз моих лезет–пучится пенно… Так живу. Я так живу. А вы? Вы — как?!..