– Знаешь, что, – сказал он. – А ведь приступы проклятия стали реже. Ты не заметила?
– Заметила, – сжала его руку. – Должно же быть в этой ситуации хоть что-то хорошее, правда?
– Да. Спасибо, Элис. И не волнуйся. Я просто не ожидал такого удара в спину. Чем газетчики смогут меня удивить?
– Это просто чужая зависть, Эб, – ответила я. – Люди, которые сами ничего не могут достигнуть, пытаются опустить других до своего уровня, найти хоть какие-то пятна на солнце.
– Хуже всего, Элис, когда завидуют близкие люди, – вздохнул Скайден. – Ведь чтобы такое раскопать, надо было знать, где искать. Но не будем о печальном! Где наш обед?
И Эб увлек меня в столовую. Я сделала вид, что все хорошо, хотя внутри все переливалось от ненависти к Лили. Это было подло – давить на чужие раны. Подло – для меня, но приемлемо – для неё.
Ближайшие дни запомнились чредой однотипных картинок. Я всюду следовала за Эбертом. Мы вместе ехали в «Скай» и возвращались домой. И ждали. Ждали новых статей: с тревогой и страхом. По крайне мере, мне было страшңо, потому что дела в «Скай» обстояли непросто. Первым звоночком стало увольнение нескольких сотрудников. Они все появлялись в кабинете Эберта одинаково – заходили, опустив голову, начинали рассказывать что-то о семейном положении, больных родственниках, необходимости переезда и так далее, и тому подобное. Эб никого не удерживал. Даже не настаивал на отработках. Они подписывали обязательство о неразглашении любой информации, связанной с компанией, и уходили. Акции медленно падали в цене. Конечно, Эб не упускал их из виду – он бы не отдал свое детище никому на свете. Но я видела, как тяжело ему дается спокойствие, и понимала: еще чуть-чуть, и он сорвется.
Проклятие стало реже напоминать о себе, но, увы, не исчезло. Просто приступы случались не ежедневно, а раз в пару дней, иногда – чаще. На фоне всего происходящего это казалось мелочью. А когда грянула вторая статья, и вовсе стало тошно.
Εё в наш дом принес Ральф, когда мы собирались на работу. Пришел рано утром со стопкой газет, в которых крупным планом размещался портрет тетушки Эберта.
– Я же говорил! – Он едва не швырнул Эбу эти газеты в лицо. – Вот, полюбуйся.
Эберт выхватил один из выпусков. По мере того, как он читал, его лицо становилось будто каменным. Что же там написано? Я взяла у Ральфа другой экземпляр. Стоит признать, тетушка Эберта превзошла саму себя. Или же журналист был слишком талантлив, потому что с первых строк создавался образ обиженной и оскорбленной в самых лучших чувствах женщины, которая души не чаяла в племяннике, а он оказался подлецом. Обокрал несчастную, нанес непоправимый вред имуществу и здоровью. Но даже после этого она не оставляла попыток вразумить Эберта, все для него делала, в тюрьме проведывала и предлагала к ней переехать, но он отказался. А сейчас она больная и несчастная, обратилась к нему за помощью – и её вышвырнули за дверь.