Условия жизни в монастыре были суровыми. Как и другие монахи, Лютер жил в бедности; у него была крошечная келья, ужасающе холодная зимними ночами и невыносимо жаркая летом. Он молился до семи раз в день, спал около пяти часов, между последней вечерней молитвой и первой утренней. Это была исключительно скромная жизнь, сосредоточенная на чтении, учебе и размышлениях. Когда Лютер приехал в монастырь, ему дали только два одеяла и две смены одежды. Кровать представляла собой узкую каменную плиту с небольшим количеством соломы, служащей матрасом. Ему было разрешено поставить стол и стул, возможно, повесить на стену изображение Девы Марии или какого-нибудь святого. Единственными личными вещами были распятие и чаша для подаяний.
Отец Лютера хотел для сына карьеры адвоката. Когда Мартин выбрал монастырскую жизнь, старший Лютер с сомнением сказал: «Будем надеяться, что это не обман и не заблуждение». Слова глубоко укоренились в голове Мартина и положили начало предубеждению, которое, по его словам, привело его к прозрению, изменившему мир. Тем не менее почти десятилетие Лютер блуждал во тьме.
За годы жизни в монастыре Лютер все больше погружался в то, что могло бы показаться сухим и абстрактным богословским вопросом. Но для него это был вопрос важнее, чем жизнь и смерть: мучительные переживания об участи его собственной души. Он пытался понять, как он, «падший» человек, может спасти себя, совершая добрые дела. Каким образом поможет любой его поступок, если это, по определению, деяние души, отрезанной от Бога грехом? А если он не мог ничего сделать, чтобы заработать прощение, то как он узнает, что спасен?
Более десяти лет Лютер вел душераздирающую, скрытую борьбу с этой основополагающей неуверенностью. Учеба и молитвы не приносили облегчения. Во время мессы тревоги вскипали в его душе так, что Иисус появлялся перед ним в виде разгневанного Судии, а не Спасителя. Лютер ужасался своей неспособности сделать то, что, как он верил, хочет от него Бог, – вести высокоморальную, идеальную жизнь, быть безупречным праведником. Все это он переживал с такой силой, что на одной из служб бросился на пол и закричал: «Я не могу! Я не могу!» Как он позднее рассказывал своему наставнику: «Бог побуждал меня продолжать путь, подгонял, но не руководил. Я не владел собой; я хотел быть спокойным, но меня вели…»
Почему же тогда, несмотря на неустанную и прилежную учебу, на соблюдение всех ритуалов, искушение Лютера не ослабевало? Что бы он ни делал, он чувствовал, что никогда не сможет завоевать прощение и любовь Бога. Лютер был человеком, захваченным не просто душераздирающей неуверенностью в себе; он был вынужден совершать экстремальные поступки: «Я часто накапливаю назначенные мне молитвы за целую неделю, или даже за две, три недели. Потом посвящаю молитвам целую субботу или затворяюсь на целых три дня, без питья и еды, пока не прочитаю все предписанное. Вследствие этого у меня раскалывается голова, и я не могу сомкнуть глаз пять ночей подряд, лежу, почти что при смерти, лишенный всех чувств. Даже после того, как я быстро восстанавливаюсь и снова пытаюсь читать, голова продолжает кружиться беспрестанно».