День завершился жалким возвращением в дом. Вестибюль был залит водой, стекающей с наших одежд, со шляпы боливар отца, с бачков господина Ипполита и платьев женщин, которые набрали небесной влаги во время нашего бегства.
Затем был обычный воскресный вечер, как другие воскресные вечера. Все уселись вокруг стола. Сестры Амбелис обжирались мясной кулинарией, а господин Ипполит и мой отец пили ромовый грог.
* * *
— Сколько раз я говорила, — закричала ночью Мели. — Он увидел большую белую даму.
Она проорала свои гневные слова луне, прекрасной круглой луне, светившей в окно.
— Луна и шторы, — проворчала она. — Надо быть полным дурнем, чтобы видеть в этом белую даму.
Я возмутился:
— Она смотрела на меня такими глазами… Какие глаза!.. И она приближалась ко мне!
— Прекрасно, — сказала в заключение Мели. — Подели это с белой дамой или луной!
И залепила мне звонкую пощечину.
Так прошло и закончилось прекрасное воскресенье.
* * *
Через двадцать лет «Чудесный Кабачок» превратился в бистро для портовиков, в основном, для матросов, поскольку портовые сооружения разрослись, а суда становились на стоянку в непосредственной близости от заведения.
Когда я толкнул дверь, все толпились вокруг молодой рыдающей и икающей женщины, которая пыталась утопить свои горести в стакане со спиртным.
— Говорю вам, ее убили, ее бросили в канал, — вопила она меж двух глотков.
— Да, нет Зоэ, просто несчастный случай, — успокаивал ее шлюзовик. — Очень печально, но такие вещи случаются.
— А убийства детей тоже случаются, — рыдала она, — и это произошло с моей малышкой… Боже, она была старшей из моих трех девочек и была вылитой мною, когда мне стукнуло шесть.
Хозяйка кабаре приветствовала меня сердечными словами: «Здравствуйте, капитан! Вы пробудете здесь какое-то время?»
— Недолго, — ответил я. — Два или три дня. Мы загрузили плохой уголь. Его надо заменить.
Я глянул на плачущую женщину. У нее было плоское лицо, округлое и бледное, слишком светлые выпученные глаза и ужасные жидкие волосы цвета грязного льна.
Она то и дело повторяла:
— Она была, как я в ее возрасте, и мы жили вон там… — ее палец указывал через окно на несколько домиков, словно забытых на пустыре.
— Это, очевидно, несчастный случай, — сообщила мне хозяйка заведения. — Эта девчонка, как и другие, весь день играла на берегу канала. А мать утверждает, что ее туда сбросили. Я спрашиваю себя: а зачем?
— Глядите, — продолжала кричать женщина, потрясая куском картона, — вот ее портрет. Я с ним больше не расстаюсь… Боже! За что мне такие беды?
Люди вежливо передавали друг другу фотографию.