— Все это правда, — сказала она.
— Полагаю, — холодно сказал бывший офицер, — вам это все равно, но заявляю, что презираю вас, как самую поганую вещь на земле…
Она не ответила, но протянула ему телеграфный бланк.
— Если вы нашли меня одетой, полковник Ридинг, то только потому, что я собиралась отнести это в соседнее телеграфное отделение.
«Разыгрывать Кубок в 72 лунки», — прочел он.
— Но в этом случае… — пробормотал он.
— Джильберт Хей будет играть и останется в Блю Сэндз…
— Хорошо… А если вы выйдете замуж за молодого Баттинга?..
— Не стоит продолжать! Вы некогда сказали, полковник Ридинг, что гольфистка — это женщина, у которой вместо сердца «дэнлоп 65». Вы подметили верно… Но такая замена во мне не произошла. Надеюсь, теперь вы понимаете…
— Вы хотите сказать, чтобы я отвез вас к Джильберту? — воскликнул Ридинг. Глаза его сверкали.
— Только этого и хочу, негодный вы человек!
* * *
В окне Джильберта еще горел свет, но Ридинг стучал напрасно, дверь осталась закрытой.
Потеряв терпение, он ударом плеча высадил дверь. Хей сидел у стола, одна его рука лежала на фотографии Мэйзи Даунер, а вторая… В воздухе плавал сладковатый запах пороха. Мэйзи и Ридинг опоздали.
Содержимое небольшого пакета, которое вручил мне почтальон, не очень удивило меня: ключ и карточка из бристоля со следующими словами:
«Ред Чамрок-стрит 3.
26 октября, вечером».
Моя торговля руанским ситцем всего лишь прикрытие; она скрывает дела, требующие осторожности и тайны. А потому я не стану ломать голову, пытаясь отыскать того, кто послал почтовую посылку — в моем сумеречном ремесле меня окружают только те люди, которым можно доверять, и они очень сдержанны в своих поступках.
Я даже не проявил любопытства и не отправился смотреть на указанный дом, ибо знал, что он стоит в старом, темном проулке неподалеку от стен города и что его несколько лет назад уже предназначили на слом.
* * *
Вечер 26 октября был холодным и дождливым, в воздухе кружились тучи опавших листьев, а редкие прохожие выглядели, как скользящие тени.
Я оставил машину на углу Луга Нонн, где бродят лишь кошки, и пешком проделал две сотни ярдов, отделявшие меня от Ред Чамрок-стрит.
Ветер задул фонарь на углу улицы, и я с трудом отыскал нужный дом.
Он был низок и узок, его венчали конек в виде лампового колпака и нещадно скрипящий флюгер; белокаменный герб над дверью, похоже, восходил к первым годам царствования Тюдоров.
— Добрая старина, — сказал я себе, вставляя ключ в замочную скважину. Ключ повернулся с первого раза.
Я оказался в длинном темном коридоре, но в конце его голубел бледный квадрат — в нише стены стояла лампада. В воздухе плавал запах плесени и горячего воска.