— Давай помолчим?
— Хорошо. Помолчим.
— Хорошо помолчим, хорошо? — Она улыбнулась и прижалась к нему. — Ты не замёрз? Теперь я тебя немного согрею. Можно?
— Ты женщина. У тебя слово «можно» от слова «могу».
— Я умная женщина, когда этого хочу. А про мудрый народ и Святую землю — не надо. Ладно?
— Чего об этом? Все равно половина в Германию уехала, а не в Израиль…
— Почему?
— За Израиль воевать надо, а в Германии — за сожжённых в печах родственников — компенсации платят.
— Не смей так!
— Прости. Но ты сама знаешь. От того ты одна. А тебе говорить надо.
Она отошла к краю обрыва и долго стояла там, глядя на море. Представила море в Израиле, море в Германии, море в Штатах. Везде были люди, но не было места.
— Мне нигде не осталось места, — сказала вслух. — Это так глупо.
Он осторожно подошёл и тихонько обнял её:
— Умному человеку нужно научиться молчать, — он прошептал это совсем рядом, будто потянул её от края обрыва.
Она повернула к нему лицо и ответила шёпотом:
— Я умная. Я уже молчу. Я уже — не одна.
Он хотел что-то сказать, но целоваться было приятнее.
— Светает. Видишь, море было глубоко внизу, как в колодце, а стало всплывать и вспухать горизонтом. С каждой минутой оно всё светлее и больше, как добрая собака, которая идёт через весь двор, изгибая спину и хвост, и подставляя лобастую голову и нос, чтобы мы погладили.
— А у тебя нос холодный… — Целует. — А сам весь горячий. А я — я горячая?
— Самая горячая.
— Самая горячая из женщин?
— Самая…
— Пойдём назад? — Её пальцы легли в его ладонь. Он осторожно поднёс их к губам. Поцеловал один за другим пять пальчиков. Другие — пять пальчиков. И запястья, такие горячие и чувствительные, что ей стало щекотно, и она запрокинула голову от удовольствия. Провел её ладонями по своей щеке и подбородку.
— Колючий.
— Прости, не успел побриться.
— Успеешь. Я дам тебе время. А что такое порядочность?
— Почему такой вопрос?
— Не знаю, — пожала плечами. — Так что?
— Сейчас, кажется, что умение услышать и понять другого человека. Любого. Умнее ли, глупее, проще… Так перед смертью, уходя к богу, исповедуются смертному. Духовник — не нужен. Просто — кто рядом окажется. Бог может не расслышать. Не понять. Ближний — ближе всевышнего. Грешный — понятливее… Иногда мне приходят такие мысли.
— Я заметила.
— Не льсти. — Он поцеловал её. Они снова остановились и прижались друг к другу. Первый раз. У неё были мягкие и жадные губы. И пальцы — нетерпеливо горячие. Волосы пахли приятно и головокружительно, как талая вода в весеннем лесу, с облаками меж веток и стволов, тонких и длинно вытянутых, высоко-высоко. А с неба по веткам сбегает сок.