— Дамочка на скользкой улице упала, как фигуристка на льду, да так перевернулась, аж шпигат2 видно…
— Повариха стала: одной ногой на трапе, другой — на пароходе… А тут волна — кач! — чуть по ДП3 не разорвало девушку…
К счастью, вернулся Серёжа. Работа изменила его. Он стал сдержанным и о чём-то думал. Она поднялась.
— Уже рассвело совсем. Мне надо идти.
— Тебе надо идти? Ты же не работаешь сегодня?
— Мне просто не хочется, чтобы меня здесь видели. Это может повредить тебе.
— Мне это уже не повредит.
— Всё равно. Тебе, может быть, просто неудобно сказать мне, что пора разбегаться. Я помню об этом сама. Не смотри, пожалуйста. Мне надо переодеться и привести себя в порядок.
— Я не смотрю. Я сейчас тоже переоденусь и провожу тебя.
— Если тебе неудобно, я могу пойти от трапа сама.
— Ты очень предупредительна.
— Надо идти.
— Послушай, мы завтра уходим в рейс. Я хочу провести этот день с тобой.
— Ты хочешь так мало?
— Не пытайся меня уколоть. Тебе не идет быть ершистой. Я понимаю, ты нервничаешь.
Она вдруг смирилась:
— Прости. Я, действительно, не знаю, как поступить.
— Тебе неприятно со мной?
— Приятно. Конечно, приятно. Как ты можешь не видеть этого?.. Я просто не знаю, что делать… Я боюсь влюбиться в тебя. Ты не бойся, я только чуть-чуть… Чуть-чуть полюблю и уйду.
— Один не глупый человек сказал: хочешь большего — напрягайся, не хочешь напрягаться — довольствуйся малым.
— Ты это к чему?
Он не успел ответить. Раздался стук в дверь и Васька просунул голову:
— Прошу добро! — лицо его пылало одеколонной свежестью и улыбкой самодеятельного конферансье. — Вижу, что можно! — Распахнул дверь настежь, пропуская смущающуюся подругу, будто по частям: плечо, ножка, грудь в кофточке, покорно прильнувшая к верному спутнику головка, другое плечико и вся грудь! — Кофе готов, влюблённые! — Васька поставил на стол горячий кофейник. — Подруга! Готовь чашки!
Подруга отделилась, частично, от фигуристого спутника, текучей полутенью манипулируя чашками. Чашки стали наполняться кофе, а каюта — ароматом. При этом приклеенная к Ваське Глашенька, успела наклониться и выдать тайное: «Сначала уснул, и я уж подумала: всё — палач умер и казни не будет. Ошиблась я: так казнил, так казнил — просто жить хочется! Спасибо, Танечка!»
Васька был в ударе и пел, играя на публику:
— Увезу тебя я в тундру…
— Увези на Канары, там тепло, — запричитала подруга.
— Это не ко мне. Прости, подруга, я — моряк, а потому — без денег.
— Без денег, Васенька, как без любви — всегда один. — Она отряхнула с его плеча невидимые глазу пылинки.
Он подставил другое плечо: