— А дядя-голубятник учил нас, пацанов, что всё лучшее в жизни прилетает, как голуби на чердак… По любви.
— На чей чердак, Вася? — подруга показывает на голову и смеётся.
— Вася-друг, когда рядом женщина — философия не уместна: готовься в рейс зарабатывать деньги. Понял?
— Понял. А чего тебя капитан вызывал?
— Мастер! Погранцы пришли мзду собрать: ты вчера от трапа ушёл?
— Я только кофе заварил себе, холодно ночью. И кто придёт, если порт под тройной охраной?
— А они говорят: придут посторонние, запустят двигатель, и уведут судно на Канары или до Сингапура.
— Далеко. Все знают. А ты, что сказал им?
— Сказал, что мы винт снимаем на ночь — без винта пароход не уйдёт.
— Как снимаем?
— Так и снимаем. Пришлось повести на кормовую палубу и показать — лежит. Как миленький. Ещё и болтами прикручен. Поверили.
— А что не так? — спросила сообразительная Танечка, заподозрив подвох.
Ответил Васька, довольный, словно пивка глотнул:
— Так это же запасной. Он на любом судне есть, на палубе гниёт, а вот — пригодился…
Таня повернулась и тихо спросила:
— Серёженька, а если я не захочу довольствоваться малым? Если я захочу тебя всего?
— Тогда будем жить на чердаке. Куда голуби прилетают.
— Какой такой чердак на пароходе? Чудаки! Нет такого слова на флоте!
Васька опять входил в роль, достал, как фокусник, из-под руки и разливал из фляжки с бульканьем:
— Содрогаясь, гляжу на отраву, что сквозь грани стакана видно, но по полному римскому праву, коль уплачено — выпью до дна!.. Из флотской классики поэта Кирьянова!
— С утра пить, Вася, это уже перебор! — сказала Таня, повернулась к хозяину каюты, — всё было хорошо. Всё было заманчиво…
— Агитка! — Встрял довольный собой Васька. — Гаишник останавливает девушку: Мадам! Вы за неделю сбили четырех пешеходов — это перебор! — Перебор? А сколько можно?… Ха-ха-ха!
— Погоди, друг, — остановил его штурман. — Давай, не путать праведное с грешным. Нам с Таней пора.
— Куда? На чердак? Где счастливые голуби… целуются и воркуют?
Таня вернулась домой одна. Не позволила провожать себя — видела, что у него уже голова занята другими заботами: железный монстр у причала с мачтами и трубой, молча и уверенно отбирал у неё её счастье.
Дома было тоскливо и мрачно. Солнце, казалось, померкло, а день — замер в ожидании боя часов, но часы — остановились.
Она вдруг подумала о своих маленьких комнатах, как о живых. Что они думают о ней? Что они помнят? Что — могли бы рассказать ему, если бы он оказался здесь и прислушался к ним? Ей стало его не хватать. Хотелось, чтобы он позвонил. Но она не оставила ему ни телефона, ни адреса… Почему? Гуманитарная очень? Вспомнила: гуманитарий — это не значит, что ты силён в литературе и истории, а то, что ты слаб в математике… Просчиталась. Дочь мудрого народа — просчиталась со счастьем. Добросовестно берегла свою независимость. Добросовестный человек — универсален. Кто это сказал? Папа её учил: нельзя быть добросовестным в одном и не добросовестным в другом…