Десять трехлетий атаманствует Гаврила Никитич Хмара в своем хуторе. Выбирают его каждый раз. За рост, за вид, за взгляд; за твердость характера и два креста Георгиевских.
И не сравниться с ним Луке! Гаврила-то орел степной, а Лука-то курица.
Луке Ивановичу в этот день тоже жарко, тоже душно, да и на душе противно как-то, так что он начал подумывать и сам: «а може и, действительно, у мене оморой?»
* * *
От речки, застывшей в полуденной дреме, идет, виляя узкими бедрами, девка с коромыслом на плечах. Ведро слегка покачивается под мерные шаги босых ног. Тяжело по песку ступать босыми ногами. Печет песок, расползается под ступнями, отчего глубокие следы остаются. Девка утирает уголком платка лицо, мокрое от выступившего пота. Сейчас бы во садочке в тени полежать на рядне, да с подушечкой, а то постоять под старой яблоней, что в конце сада, да перекинуться с соседским казачонком.
Идет, девка, размечтавшись, и не слышит, что позади нее давно топочат конские копыта. Сивый старый мерин хлопает копытами по пыльной дороге. А на хребте его, без седла, на попонке болтается «хожалый» из станичного правления. Запотел ездок, запарился. Остановил мерина возле девки, аж девку перепугал!
– Испить подай, красавица, – молвил он, нагибаясь с попоны прямо к ведру.
Девка приподнимает слегка ладонью ведро и подводит под выпяченные губы всадника. Парень хлюпко тянет воду, крякает, вытирает губы и нос рукавом.
– Спасибо, – говорит.
– За что спасибо то? Соплей напускал мне в воду, а еще спасибо… Езжай уж!
Она, шутя, отводит ведро и направляется к дому. Но, обернувшись, спрашивает:
– А куда тебя это несет в такой-то жар?
– Цыдулка хуторскому от окружного, – важно отвечает казачонок.
И, скинув фуражку, проверяет, там ли цыдулка.
Мерин снова захлюпал по пыли. Парень снова заболтался на нем, подбрасывая локти и шлепая о спину лошади задом. А девка пошла своей дорогой. А жар стоит над хутором и печет всех, не разбирая.
* * *
Возле хуторского правления стал сивый мерин, как вкопанный. Даже и внимания не обратил, когда сползал с него на животе всадник и почесал набитый ездой свой зад.
В правлении «хожалого» встретил заместитель, – как лежал на лавке, – для достоинства.
– Подай сюда, – сказал он.
– В собственные руки господину атаману, – возразил «хожалый».
И Лука Иванович почувствовал, как бы взаправду у него не оморой.
– Давай сюда-а!.. В собственные руки-и… Без тебя передать есть кому.
И приняв пакет, Лука Иванович отправился к «самому».
Там он очень почтительно подал атаману и стал у двери. Ибо второго табурета не было.