Переодевшись в ночную сорочку и отпустив молчаливую помощницу, Мишель легла в постель. Но сон не шёл. Мысли, тёмные, сумбурные, тревожные, и, наоборот, светлые, полные радостного предвкушения грядущей помолвки, роились в голове, попеременно сменяя друг друга.
Девушка извертелась в кровати, чужой, а оттого показавшейся ей страшно неудобной. Жёсткой. Хоть на самом деле перина была воздушной и мягкой. Такой же мягкой, как и у них в Лафлёре.
— Уф! — Мишель села на постели, облизала пересохшие губы и обвела усталым взглядом посеребрённую лунным светом комнату, вспоминая, где оставила стакан с недопитым молоком.
Последний обнаружился на столике у окна. Там же стоял и кувшин с водой и маленький тазик для омовений. Лицо пылало, и Мишель не терпелось плеснуть в него прохладной водой.
Только свесила ноги на пол, как тут же вернула их обратно. Сжалась в комок, обхватив колени руками, и замерла. Скрип половиц, до этого вроде бы почудившийся, раздался снова. Громко и отчётливо. Ему вторило чьё-то тяжёлое дыхание, доносившееся из коридора.
Кто-то стоял за дверью спальни и уходить, по-видимому, не собирался.
Мишель зазнобило. Дрожа как осиновый лист, она не сводила со створки напряжённого взгляда. Такой хрупкой на вид, что, казалось, коснись её, и щепки полетят в стороны. Едва ли дверь могла стать преградой, если бы кому-нибудь (кому?!) вздумалось пробраться к гостье в спальню.
Мелькнула мысль позвать слуг, но язык не слушался. Тело — тоже. У Мишель никак не получалось ни пошевелиться, ни хотя бы пропищать мольбу о помощи. С трудом удалось оторвать взгляд от тонкой деревянной перегородки, за которой по-прежнему раздавались подозрительные звуки. Как будто неизвестный топтался на месте и раздумывал, войти сейчас или же повременить, ещё немного помучить парализованную страхом гостью.
Сделав над собой усилие, Мишель оглядела полутёмную комнату в поисках чего-то, что можно было бы использовать в качестве оружия. Появилась мысль натянуть на голову мерзавцу, потревожившему её покой, тот самый фаянсовый таз, расписанный жёлтыми и алыми розами. Или хорошенько огреть кувшином из того же комплекта.
Чтобы больше неповадно было сопеть под дверями чужих спален.
Но ближе всего оказалась масляная лампа. Она стояла на высоком комоде у изножья кровати, и Мишель, услышав, как снова пугающе громко скрипнула половица, прижала к груди свою сомнительную защиту. После чего, приказав себе не трусить (если понадобится, завизжит так, что её услышат и в Майроке — соседнем поместье), белёсым призраком соскользнула с постели. Затаив дыхание, прильнула к двери.