Эта мысль подействовала на меня, как пощечина, всколыхнув нездоровую злость. На себя, на Ормана, на все, что в моей жизни случилось по его милости. Я вылетела из ванной, а следом и из комнаты, промчалась по этажу к лестнице и ухватилась за перила, чтобы удачнее затормозить. Набрала в грудь побольше воздуха и заорала:
— Месье Орман! Месье Орман! Месье Орма-а-а-а-ан!!!
Эхо подхватило мой крик, разнесло его по пустому особняку. Судя по тишине, особняк был по-настоящему пустой, потому что ни шагов, ни шорохов, ни ответа я не услышала. Скатившись с лестницы (чуть ли не буквально, потому что на середине умудрилась споткнуться), я выровняла дыхание и рявкнула снова:
— Месье Орман!!!!
Вышло настолько громко, что даже у меня зазвенело в ушах.
Тхай-Лао и хозяин дома нарисовались одновременно: один из недр пожирающего звуки особняка, второй — за моей спиной, на лестнице. Это я поняла, проследив взгляд иньфайца.
Медленно обернувшись, сложила руки на груди, встречая потемневший взгляд из прорезей маски. Интересно, сейчас-то она ему зачем?!
— Хотели меня видеть, мисс Руа?
Он неспешно спускался по лестнице: подтянутый и опасный, но в эту минуту мне точно не было дела до его опасности.
— Хотела, — я вытянула руку с долговой меткой, — снимите это. Немедленно! Или…
— Или что? — Голос Ормана звучал вкрадчиво, если не сказать мягко, но под этой мягкостью рождались рычащие нотки, от которых в любой другой день у меня бы волосы встали дыбом. К счастью, сегодня моим волосам было не до этого.
Он остановился в двух шагах от меня, и я спокойно встретила его взгляд.
— Или я выйду за эту дверь, — холодно припечатала я, — а завтра мое тело найдут на вашем пороге.
— Не найдут, — сообщил Орман. — Мы же с вами уже обсудили, что я умею избавляться от тел.
Мысль о том, что я проиграла, даже не успев сказать первое слово, оглушила. Глядя ему в глаза, отчетливо поняла, что через час меня снова разденут и свяжут. После чего сон, превративший меня в порочную марионетку, повторится, только на этот раз наяву. Осознание этого ударило сильнее пощечины Вудворда, и я бросилась к двери. Бросилась отчаянно, яростно, сражаясь за свою жизнь и свободу, за то немногое, что у меня еще оставалось. Рванула тяжелую ручку на себя, падая в напоенный морозом воздух. Холод впился в шею и в руки, холод живой, не магический: воздух облепил тело ледяной коркой, заматывая в кокон стужи. Я бежала, не разбирая дороги, просто летела — до той минуты, как меня перехватили и рывком дернули назад.
— Пустите! Пустите! Пустите! — Я колотила Ормана кулаками по груди, насколько позволяли стальные объятия. Брыкалась, царапалась, кусалась, пока холод не скользнул внутрь.