5
Вот вам за покровителя, месье Орман, вот вам за покорность, вот вам за «отпустите пожалуйста» и за вашу «помощь» особенно! Я прыгала на наброске и остановилась, только чтобы в очередной раз перевести дух. Мисс Дженни взирала на все это безумие с подоконника с выражением морды, которое должно было меня образумить.
«Полегчало?» — как бы спрашивали эти глаза.
— Нет!
Кто, кто же мог знать, что он окажется магом?! Лина, конечно, говорила, что помимо производства мобилей Орман увлечен искусством времен армалов, древних магов, наделенных такой мощью, которая современникам и не снилась. Но представить, что он сам знаком с магией…
О которой я знаю еще меньше, чем… чем о клятом месье Ормане!
Я прыгнула еще раз, еще и еще — от души, после этого снизу постучали.
Судя по характерному звуку, ручкой швабры.
— Хозяину нажалуюсь! — донесся приглушенный этажом прокуренный женский голос.
— Да пожалуйста! — ответила я.
В квартире подо мной постоянно что-то падало, разбивалось, а выражения, далекие от тех, что пристало слышать юным мисс, перемежались с угрозами открутить любовницам мужа голову. А вот со мной такого раньше не случалось. В смысле, я не прыгала на своих набросках, не замахивалась на мужчин, и… и… никогда так сильно не хотела влепить пощечину. До горящей ладони. До покалывания в кончиках пальцев.
О да-а-а, без перчатки!
«Женщину украшает покорность, вы разве не знали?»
Я сжала кулаки и носком туфельки задвинула Ормана под тахту.
— Скажите это оттуда! — выдохнула. — Как вам такая покорность, месье Орман? Что, не нравится? Хотите выйти? Нет, простым «пожалуйста» вы у меня не отделаетесь!
Покосилась на торчащий уголок наброска, подхватила со стола чайник, шкатулку с заваркой и направилась вниз, оставив мисс Дженни доедать куриные потрошки.
На общей кухне, как всегда, царил смрад и мешанина запахов. От раскаленной плиты, на которой в кастрюле попыхивало варево, шел едва уловимый пар. Я поставила кипятиться воду и устроилась на старой скрипучей табуретке, расшатанной настолько, что у нее периодически отваливались ножки. Мистер Джеггинс прикручивал их обратно: табуретка была нужна, чтобы ставить на нее горячие кастрюли. Больше их ставить было некуда, разве что на пол, потому что с полгода назад стол развалился окончательно.
Прикоснулась к запястью, на котором красовалась «долговая расписка»: непонятная магическая закорючка с аккуратными строгими линиями. Тонкие контуры, которые поначалу словно светились изнутри, сейчас погасли. А вот легкое жжение, не болезненное, просто как напоминание о долге, не прошло. И как, спрашивается, мне завтра идти на занятия с Илайджей? Не могу же я все время сидеть в перчатках, а если сниму… вдруг он заметит? Если заметит Лина, если заметит граф?