Он сидел за столом и пил чай, а Сырцов возился возле печки. Здесь же был еще один незнакомый солдат, белесый, с белыми ресницами и красным, как помидор, лицом. «С мороза», — догадался я. Он пришел со старшим лейтенантом. А на санках они привезли почту. И книги. Пачка книг лежала на подоконнике.
— Разрешите войти?
— Входите, входите, Соколов. Только тише — товарищи спят.
Я незаметно оглядел комнату. Вот он, брезентовый мешок, стоит в углу, как наказанный мальчишка. Старший лейтенант все-таки заметил, что я шарю глазами по комнате и засмеялся:
— Садитесь, разбирайте почту. Вам, кажется, штук десять писем.
У меня от нетерпения не слушались руки, и я не сразу сумел развязать веревку. Никак не мог найти, за какой конец потяпуть. Путался и не замечал, что начальник заставы перестал прихлебывать чаи.
— Товарищ Соколов…
— Я сейчас… Вот ведь как завязали!
— А ну-ка, нагнитесь ко мне.
— Что?
— Нагнитесь и дыхните.
Я нагнулся, дыхнул — и обомлел. Все сошлось! И то, что от меня разило спиртом, и то, что я не мог развязать веревку. Старший лейтенант медленно встал, и я тоже встал, судорожно сжимая в руке мешок с долгожданными письмами.
— Так, — сказал начальник заставы. — Что же у вас происходит, товарищ сержант?
Сырцов быстро поднялся с корточек и удивленно поглядел на старшего лейтенанта. Он еще ничего не понимал. А что именно происходит?
— Дыхните на него, Соколов.
— Товарищ старший лейтенант…
— Дыхните, дыхните, не стесняйтесь! Что пили-то хоть? Один или в компании?
— А ну, — с яростью прошептал Сырцов, придвинувшись ко мне вплотную. — Ты что же делаешь? Откуда взял?
Мне стало так обидно, что я решил даже не оправдываться. Все равно не поверят. Будь что будет.
— Сбегал в соседний гастроном, — сказал я. — Знаешь, за углом налево.
Сырцов отодвинулся и начал медленно бледнеть, а челюсть-ящик полезла вперед. Начальник заставы все глядел и глядел на меня, а я ответил тем же: смотрел ему в глаза, как будто играл в «мигалки». Видимо, до него что-то дошло.
— Получили вино в посылке?
— Не было у него в посылке вина, товарищ старший лейтенант, — сказал Сырцов. — Это я точно знаю.
— Только закуска, — подтвердил я. Теперь-то мне нечего было терять. Я мог говорить что угодно. Все равно отвечать.
— Что ж вы пили?
— Ничего. У меня три дня зуб болел. Я рот эмульсией прополоскал, вот и все.
— Эмульсией? — переспросил начальник заставы.
— Честное комсомольское, — сказал я.
— Комсомольское, говорите?
— Это точно, товарищ старший лейтенант, — сказал Сырцов. — Три дня с зубом мучается. А в эмульсии спирт, — он повернулся ко мне: — Ну, а потом, когда прополоскал, выплюнул эмульсию или проглотил?