Габриэль закончила чистить и перебирать бобы. Вздохнув, она засыпала их в горшок и долила воды. Джед настаивал, чтобы они тушились подольше, а он в это время готовил свой вкуснейший мясной соус. Габриэль понятия не имела, из чего он стряпает свой соус, да ей это было и не очень интересно.
— Надо еще хвороста, — проворчал Джед, — садись на лошадь и поезжай. Здесь уже ни единой веточки не осталось.
И в самом деле — по этим местам прошли бесчисленные стада и совсем опустошили землю. Нигде не осталось ни сучка, ни хворостинки.
Габриэль с радостью приняла поручение. После утомительного, бесконечного сидения на жесткой скамье в фургоне приятно будет сесть в седло и прокатиться на воле… Хотя Габриэль втайне и гордилась тем, что помогает кормить всю команду Кингсли.
Одарив Джеда озорной усмешкой — старик в ответ и ухом не повел, — она отряхнула пыль со штанов и пошла к коновязи. Увидев Билли, девушка ощутила прилив горделивой радости. Конь прибавил в весе, шкура у него так и лоснилась — словом, вполне пристойная животинка. Хотя считалось, что лошади находятся в общей собственности, на Билли никто не ездил, кроме нее. Все знали, что это лошадь Гэйба.
— Подожди немного, — прошептала девушка, — скоро я стану называть тебя Сэром Уильямом. Такое вот будет у тебя новое имечко. Как ты к этому относишься?
В поисках лакомства Билли уткнулся носом в ее ладонь и быстро слизнул весь овес.
— Ах ты, жадина! — побранила его Габриэль и затем оседлала, нежно похлопывая по спине и приговаривая, какой Билли у нее стал замечательный. Конь, как обычно, запрокинул голову и бодро махнул хвостом.
Оседлав Билли, девушка вернулась к фургону и взяла мешок, в который собирала ветки и сухие коровьи лепешки. Ее изобретательность произвела большое впечатление даже на Джеда. Он также был приятно удивлен — хотя ничем этого не показывал, — что Гэйб умеет шить. Поэтому он заставил ее чинить рубашки, пришивать пуговицы и крючки к штанам погонщиков, освободив себя самого от этой надоедливой обязанности.
Отъехав подальше от скота — память о бегущем напролом стаде была еще слишком свежа, — Габриэль поехала вдоль реки. День был теплый, располагавший к лени. Легкий речной ветерок остудил разгоряченное лицо, над головой ослепительно синело небо. Такие поездки за хворостом давали ей смутное ощущение свободы, короткий отдых от необходимости постоянно разыгрывать роль, словно на сцене театра.
Она проехала две мили, пока не нашла маленькую рощицу, еще не ободранную догола. Привязав Билли к кусту, девушка принялась за работу и, виновато попросив у низкого деревца прощения, срезала его ножом. Один из погонщиков рассказал Габриэль, что индейцы всегда так поступают, — и это ей понравилось. Решив, что хвороста теперь достаточно, она набила ветками мешок, приторочила его к седлу, села на лошадь и направилась к лагерю.