Поэтому, как свободный служитель муз и красоты, я не желаю присутствовать среди «нагло-болтающих» и ухожу, прощаясь с одной только моей соседкой по столу, в которую я уже успел влюбиться.
И поэт Рекламский направился к выходу. Многие гг. Холопицкие бросились со сжатыми кулаками, чтоб угодить своему «папаше», но юбиляр остановил их словами:
— Охота обращать внимание на ложь этого полоумного выскочки! Кто не знает, что он только бьет на скандал, желая, чтоб о нем говорили. Я молча, как и вы все, выслушал его речь, показав ему этим молчанием своим презрение… Глубокое за это спасибо вам!
Между тем, это была неправда. Речь г. Рекламским была произнесена таким убедительным голосом, с такими «красноречивыми жестами», что положительно все были загипнотизированы этим странным человеком, которого все не любили и готовы были растерзать. Гг. Холопицкие своим «молчанием» оказали медвежью услугу Буйноилову. Они, когда «очарование» правды кончилось, удивлялись, как это они выдержали, не указав своим протестом место известному «отбросу» из их общества.
Слова юбиляра были покрыты «шумными» аплодисментами, но среди них раздались и свистки.
Буйноилов побагровел. Его маленькие, сытые глаза строго посмотрели на тех, которые, по его мнению, могли свистеть. Его лицо так и говорило: «За мою хлеб-соль и мне же свищут!» Но обычное нахальство взяло верх… Лицо Буйноилова приняло прежнее самодовольное выражение, а его длинный язык снова ощутил желание сказать что-либо вроде «высокого исторического события». И юбиляр снова начал.
Но художник Ставенко его перебил.
— Не лгал, а правду сказал г. Рекламский! — промолвил он дрожащим голосом… — Вы воспользовались моей нуждой, пожаром, бывшим у меня, и дали мне 200 рублей вместо пяти тысяч… Вы не одного меня, а многих…
При последних словах произошло общее движение. Как ни пошлы, ни мелки гг. Холопицкие, но и они отвернулись от своего, так публично скомпрометированного, «родоначальника».
— Я вас попрошу выйти вон, — громовым голосом сказал юбиляр, перебивая «приветствия» художника. Но тот продолжал вещать и под возгласы Буйноилова: «Вон, я здесь хозяин»… И выразил, между прочим, что бульварный Наполеон его ограбил, снял с него последний сюртук, что в выстроенном им себе капище славы резиденцию имеет только черт…
Вне себя подлетел Буйноилов, окруженный лакеями, к художнику, но навстречу ему вышел доктор Атласов и, снимая на ходу свой сюртук, кричал:
— Юбиляр, возьми и мой последний сюртук для капища славы!
После этого «дара» обед, конечно, не продолжался. Многие повскакали со своих мест и направились к выходу. В том числе был и Смельский.